Да, у меня была аллергия, обострявшаяся во влажную погоду и в периоды цветения, однако на корте творилось нечто непонятное – при астме от физического напряжения задыхаться начинают сразу, а не на третий час игры. Взять проблему под контроль у меня не получалось. На тренировках я выкладывался не хуже других, однако на важнейших встречах с лучшими игроками мне удавалось продержаться несколько сетов, после чего организм отказывал.

Я не был ипохондриком или астматиком, не был и слабаком, который пасует перед трудностями. Я был человеком, который неправильно питался. Моя жизнь не могла не измениться. Кто мог знать, что грандиозный провал в моей карьере обернется счастливым случаем?

По чистейшему совпадению Игорь Четоевич, врач-диетолог из моей родной Сербии, в тот момент, сидя у себя в доме на Кипре, переключал телеканалы и увидел мое выступление на Открытом чемпионате Австралии. Четоевич не был любителем тенниса, но его супруге теннис нравился, и она захотела посмотреть. Так Четоевичи стали свидетелями моего поражения.

Сербский диетолог сразу понял, что у меня не астма, а причина недомоганий, как он предположил, кроется в неправильном питании. Ему показалось, что затрудненное дыхание стало результатом разбалансировки моей пищеварительной системы, из-за чего в кишечнике накапливаются токсины. Находясь почти за четырнадцать тысяч километров от меня, Четоевич со своим диагнозом попал в «яблочко».

У него нашлись общие знакомые с моим отцом – Сербия все же маленькая страна, и через полгода после моего австралийского позора мы с Четоевичем встретились на Кубке Дэвиса в Хорватии. Доктор Четоевич сказал, что, по его мнению, повышенная чувствительность к определенной пище не только является причиной моего физического срыва, но и влияет на мой психологический настрой. Он сказал, что может написать рекомендации, которые помогут мне самому подобрать правильную диету, подходящую моему организму. Он расспрашивал, как я ем, как сплю, как живу и как я рос.

Будучи сербом, доктор Четоевич прекрасно понимал, каким было мое детство, как мы потеряли все, чем когда-то владела семья, как бились изо всех сил, стараясь преодолеть невзгоды. Маленький серб – и чтобы стал чемпионом мирового тенниса? Крайне маловероятно даже при самых благоприятных обстоятельствах.

Это стало еще невероятнее, когда на нас начали падать бомбы.

От громкого бу-ум мою кровать тряхнуло; со всех сторон слышался звон вдребезги разбитого стекла. Я открыл глаза, но ничего не увидел: квартира была погружена в непроглядный мрак.

Новый взрыв, и тут же, будто проснувшись, завыли сирены воздушной тревоги. Громкая чернильно-черная ночь стала еще громче.

Мы словно оказались внутри стеклянного снежного шара, который кто-то швырнул на пол.

– Нол! Нол! – кричал отец. Нолом меня называли в детстве. – Твои братья!

Мать, вскочив с кровати при звуках взрывов, оступилась и, падая, ударилась головой о батарею. Отец держал ее, пока она с трудом приходила в себя. Но где же братья?

Марко было восемь, Джордже четыре. Я, одиннадцатилетний старший брат, считал себя ответственным за безопасность малышей с того момента, когда силы НАТО начали бомбить мой родной Белград.

Бомбардировки стали для нас неожиданностью. В годы моей юности в Сербии была коммунистическая диктатура, и к широкой общественности просачивалось очень мало информации о том, что действительно происходит в мире. Ходили слухи о возможном нападении НАТО, но точно никто ничего не знал. Наше правительство уже вовсю готовилось к бомбардировкам, но нас по-прежнему держали в неведении.