– Да он пока обернётся – сутки пройдут! – заржал во весь рот Смола.

С таким гулом и гоготаньем они вошли в отдел кулинарии.

Продавщица в белом переднике и накрахмаленном чепце выглянула откуда-то из-за шкафа, и, поняв, что пришли просто школьники, которые наверняка ничего не купят, скрылась за ширмочкой, откуда послышались дружные смешки и девичье: «Ну что? Вскипел уже?»

Санька с умным видом, будто выбирает пирожки, аккуратненько складывал булки за пазуху. Руська, выпучив глаза и поджав нижнюю губу так сильно, что она чуть не лопалась, в напряжении ходил по помещению и смотрел, как продавщица то и дело выглядывала из-за угла.

– Э-эй, школяры! Вам чего-нибудь нужно? Что-нибудь подать?

– Н-нет, спа-асибо, – заикаясь, произнёс Толстый, заметив, что Александров стоит с непоколебимым видом.

– Корзинок нет? – крикнул Санька, заглядывая в глаза женщине, идущей к прилавку.

– Не привезли ещё, после обеда заходите.

– Хорошо… Зайдём… – пообещал ей Сашка.

По инерции дружная тройка выкатилась на улицу и, забежав за магазин, выстроилась в кружок.

– Ну, что там у тебя? Доставай, – не мог дождаться Толстый.

– Что-что? Пончики! – загибал свитер и майку, на которой появились маслянистые пятна, Санька. – На вот, Русик, держи. Хоть с голоду теперь не умрёшь. А то ведь гляди, как исхудал. Скоро второй подбородок пропадёт – от третьего не видать будет.

Сашка со Смолой рассмеялись во весь голос. Толстый же уже жевал пончик: «Смейтесь, смейтесь. В войну первые бы умерли…» «Ой, слушай, ну и шутки у тебя смешные. Ты ещё нам про толстых девочек расскажи, у которых подкожный жир теплее», – добавил Смольников. «А чего? Думаешь, нет что ли? На биологии же говорили!» – брызгаясь крошками, кричал Толстый. «Ой, Господи, ты опять всё перепутал! Любишь математику, так и занимайся ей, чего в другие-то науки лезть?» – серьёзно спрашивал у друга Саня.

***

Дороги, выложенные из плит, были запорошены снегом, хотя уже и подтаивало кое-где. Весна скоро. Даже ветер уже особенный – с запахом древесины и… торфа. Странно, конечно, если бы что-то было по-другому в месте, где занимаются торфопереработками.

– Мамка скоро придёт… – отговаривался от очередного похода по поселковым магазинам Сашка.

– Да что ты как не знаю-то! – выдал свою коронную фразу Смола.

– Чего – вчера пончиков не наелись что ли? – по обыкновению сильно напрягая лоб, когда нервничал, шепотом кричал Сашка.

– Ой, да что там вчера! – Смола расправлял руки в стороны. – Взять булки у этой курицы мог бы и слепой…

– Слепой, значит! – взбесился Александров. – Пошли в любой другой, я покажу, какой я слепой!

***

В продуктовом магазине «Натали», где торговал дядя Армен, всё было по-другому. Там всегда были и печенюшки, и гуливерки, и даже – апельсиновые жвачки.

– О-о-о, сколька вас многа, – сказал мужчина с орлиным носом вошедшим школьникам.

– Трое всего! – подметил Толстый.

– Что брать будете? Зачэм пришьли? – путал русские слова черноволосый продавец.

– А так за ирисками, – быстро ответил Санька и высыпал копейки на блюдечко у кассы.

– И сколка нада? – уточнял знакомый армянин, пожалуй, единственный человек такой национальности, живущий в этом посёлке.

– Нада многа, – передразнил его Александров. – А хватит только грамм на 200 или даже 100. Вот – 15 копеек у меня.

– У нас, – поправил его Толстый, и, посмотрев на Смолу, добавил. – Ну вместе ж скидывались-то…

– У нас, – причмокнув о нёбо, уточнил для дяди Армена Сашка.

Дядя Армен взял из-под прилавка свой металлический совок для зачерпывания разных конфет и печенюшек и пошёл за ирисками. Его серый халат мелькнул за коробками, а Санькина рука вытянулась до невозможных размеров и бесшумно взяла из кассы пятирублёвые купюры.