Павел отрицательно покачал головой.

– Отпор! Понял? Мы даем решительный отпор всем тайным проискам советской разведки. Самый решительный. Ты желал бы помогать нам в этом благородном деле?

– Помогать? Каким образом, господин майор?

– Сотрудничать с нами.

– Вы полагаете, что я смогу принести вам пользу?

– Полагаю. Конечно, лишь в том случае, если тебе по душе наши цели. Но я надеюсь, что ты не против уничтожения в России советской власти и установления там нового порядка. Как, не против?

– Господин майор, не кажется ли вам этот вопрос лишним? – ответил Павел уклончиво.

– Если я нашел нужным задать его, значит, не кажется. И вообще вопросы здесь задаю я, запомни это. Докапываюсь до истины не только в поступках, но и в словах. Хотя твой поступок говорит о многом; какой был смысл менять свой окоп на чужой? Ты же наверняка думал о том, какая судьба может ожидать тебя здесь, у нас?

– Моя судьба теперь в вашем полном распоряжении, – сказал Павел, вызвав у Баркеля одобрительную улыбку.

– В таком случае мы можем перейти к делу, – оживился шеф абверкоманды. – Для начала тебе придется расстаться со своей подлинной фамилией. Луговой – это у тебя от отца?

– Так точно. Родного.

– С данной минуты забудь ее. В интересах личной безопасности, и не только… Думаешь, они простят тебе измену Родине? Махнут рукой на твое предательство? Как бы не так! Их контрразведка и сюда протягивает свои щупальца, руки у нее длинные. Такое уже бывало, и не однажды. Поэтому о том, что ты Луговой, забудь раз и навсегда. Ну а наречем мы тебя, – тут Баркель вспомнил о папке с материалами «ознакомительных бесед», заглянул в нее. – Наречем мы тебя с учетом того, что ты увлекался охотой на соболей, Павлом Соболем. Как, звучит?

– Звучит-то звучит…

– А что? Трудно запомнить?

– Да я не о том…С этим зверьком у меня связаны самые неприятные воспоминания… Из-за него, проклятого, даже в тюрягу угодил. Перед самой войной. Далеко не повезли – дело было в Сибири. Места известные: озеро Байкал, Баргузинский заповедник. Браконьерство строжайше запрещалось, ну а я был хитер и ловок, умел от егерей уворачиваться. В конце концов на одного налетел, тот оказался похитрее меня, подкараулил.

– Ничего, осторожнее здесь будешь… Чтоб не подкараулили. Те егери, о которых я говорил, опаснее лесных… Итак, отныне ты – Соболь.

– Ладно, сойдет. В России есть такая поговорка: хоть горшком назови, только в печь не ставь.

– Горшком? – переспросил Баркель, проявив свое обычное любопытство. – Что есть горшок?

– Сосуд такой, господин майор, из обожженной глины.

Шеф еще раз повторил новое для него русское слово, явно смакуя. Он старался запоминать их лишь для того, чтобы при случае щегольнуть перед своими агентами: вот, мол, какой я всезнайка.

– Следовательно, горшок ставят в печь? Ну, тебя в печь я, сам понимаешь, не отправлю, а вот куда – надо еще помозговать. В печи ты очутишься лишь в одном случае – если мне изменишь. Скажем, выдаешь себя за пехотинца, соглашаешься работать на абвер, а на самом деле будешь работать на советскую контрразведку. Тут уж церемониться с тобой не стану. Куда же тебя, Соболь, а? Может, пойдешь в мой штаб?

Вопрос был подвохом. Место, где концентрировались все служебные тайны команды, шеф оберегал пуще собственного глаза. Русскому перебежчику, предпринимавшему мало-мальски заметную попытку внедриться в штаб, приходилось дорого расплачиваться за свою опрометчивую инициативу.

– Решайте, господин майор, сами, куда меня определить, – ответил Павел, сделав вид, что ему абсолютно все-равно, где работать. Уж он-то знал, что о штабе не может быть и речи.