– Что? – Он схватился пальцами за лоб, словно пробуя устоять.

– Бери еду и проваливай, ленивый кобель! Да какой ты кобель?

Она судорожно захохотала, но через мгновение остановилась и впилась глупыми глазами в исхудалого ребёнка. Подперев широко расставленными босыми ногами ржавую землю, мальчик стоял перед ней, по-прежнему не поднимая глаз. «Наглая скотина! Ленивое исчадие ада!» – мысленно выругалась женщина. Как он надоел ей, этот щенок! Даже видеть его было противно. Она смахнула пену с отвислой нижней губы и презрительно сказала:

– Хлеб и сыр на дорогу возьмешь в доме. Они лежат рядом с бурдюком. Я всё приготовила. Видишь, я забочусь о тебе? О! Цени. И не задерживайся долго, ты нужен мне здесь. Криворукий Юлий скоро пригонит своё стадо. Вернись до утра! И не смей, скотина, прикасаться к выпивке. Да, скажи моему добряку-мужу, что вино вчера привез из поместья Лысый. Вот… Все…

Мальчик кивнул и нерешительно зашагал к дому. Он с жадностью проглотил неизвестно когда испеченную лепешку и кусок овечьего сыра. Потом, взвалив на плечо тяжелый бурдюк, осторожно пошел к выходу. Выбравшись из низкого проёма двери, он медленно зашагал вверх по склону в сторону поднимающегося солнца.

С другой стороны гор, укрытые деревьями и большими камнями, продолжали незаметно свой путь два десятка воинов. Зачехлённые в кожу овальные щиты висели у них за спинами, а короткие копья лежали на плечах. На желтоватой одежде некоторых солдат можно было различить выгоревшие знаки одного из пеших подразделений пограничных войск империи[5].

Впереди отряда шли двое. Оба они имели крепкое сложение, но один был уже почти седым. Второй выглядел совсем еще молодо. Небольшого роста, он имел грубоватое веснушчатое лицо, единственным украшением которого была густая рыжая борода. Над широким носом горели хитростью голубые глаза. Оба воина носили почти низший в Византийской империи командный чин десятников. Одежда на них не казалась лучше, чем у остальных. Только рукоятки мечей, что мужчины несли на поясах, смотрелись немного богаче.

– Видишь ту ферму внизу, Констант? – спросил молодой, остановившись. – Присмотрись, там всего пара деревьев рядом.

– Для этого ты не дал нам повернуть вчера обратно, Фока?! Хотел показать ферму? Разорви тебя гром! Мы могли бы доложить, что никаких варваров нет и преследовать некого. Моя земля, земля у всех нас стоит брошенной без рук, а мы выполняем бессмысленный приказ и преследуем кучку варваров! И ты еще показываешь мне богом забытую ферму какого-то недотепы. Зачем? Зачем, Фока? Ты что меня сердишь? Иисус, даруй мне терпение!

– Варвары очень коварны, – усмехнулся Фока, осторожно ступая по скользким от росы камням. – Погляди, брат, вон пастухи пригнали большое стадо. Нас всего двадцать, а места здесь запустели еще при Юстиниане[6]. Остались только осколки былого сельского процветания.

– Ну и что?! – огрызнулся второй десятник.

– Скажи, Констант, кто обвинит нас, если «варвары» разорят ферму, принадлежи она даже магнату из столицы, и уведут скот? Сенатор, который ею владеет? Как он узнает? Здесь у Дуная всё словно на краю земли. Никто не увидит ничего. Варвары переправились в этот год десятком банд, но кто-нибудь смог взять хоть одну?

– Не лукавь. Что ты задумал?

– Мы ведь преследуем варваров. Кто кроме нас знает, сколько их было на деле и зачем они пришли? Они умеют скрывать свое число, но разве можно скрыть хищные намерения? Мы даже сможем «отбить» у них часть награбленной добычи. Кто знает, как нас за это наградят?

– Фока, ты опасный человек! – беззвучно расхохотался Констант. – Пять лет мы не видели жалованья. Молнии и козий помет на Константинополь! Последняя выплата до сих пор кажется чудом. Помнишь, я тогда купил бусы из синего стекла для первой жены? Бедняжка. Красивая была баба, я тебе скажу…