Ночь в городе торговый гость провёл беспокойно, во сне ему являлся красномордый мужик в сапогах, поразительно похожий на настоятеля церкви Михаила Архангела. Снимая обувь, он неспешно перематывал портянки. Вместо ступней у гостя были копыта. Второй сон был ещё хуже: сбежавший киевлянин предстал перед купцом в обгоревших тряпках. На красных от ожогов руках тлели сгоревшие волосы, которые рассыпались угольками в одно мгновение, вновь отрастали, чтобы снова сгореть. Размахивая саблей, он грозился то вспороть живот, то утопить ладью, то забрать подзорную трубу, которая была в руках у Пахома. Голова татя была выбрита, одного уха не было, а на груди сверкала золотая треугольная бляха.

– Господи, спаси и сохрани, – пробормотал спросонья Ильич.

Перекрестившись несколько раз, Пахом утёр вспотевший лоб и посмотрел по сторонам. Лампадка у образа потухла, тем не менее, на ощупь он быстро отыскал выставленный с вечера ковшик с водой и, испив, вышел во двор с тревожными мыслями: «Приснится же такое, врагу не пожелаешь. А батюшка-то, с копытами, как такое возможно?»

Отойдя от сложенной поленницы дров, возле которой образовалась лужица, купец посмотрел на начинающее светлеть небо и вернулся обратно.

– Евстафий! – позвал Пахом своего приказчика.

Помощник спал, прислонив голову к мешку, в котором лежала швейная машина. Выполняя наказ Ильича беречь подношение пуще своего глаза, он не расставался с ценным грузом, так и уснул в обнимку. Что снилось братцу любимой жены, осталось для Пахома тайной, но пережитый страх надо было на ком-то выместить.

– А ну вставай, пёс. Я ужо на ногах, а ты всё дрыхнешь. Собирайся живо, к настоятелю пойдём, будь оно всё неладно.

– Не сплю, не сплю, Пахом Ильич. Мешок стерегу, всю ночь глаз не сомкнул. Как почивать изволили?

Лучше бы Евстафий и не спрашивал, купец заново вспомнил пережитый сон, по лицу пошли красные пятна. В порыве гнева Пахом на ходу замахнулся ногой, желая пнуть приказчика, но не рассчитал и, промахнувшись, упал на пятую точку. Евстафия как ветром сдуло, схватив мешок, он отбежал к двери, где замерев, поискал глазами укрытие, куда ж спрятаться? Босиком бегать по двору было несподручно, а пострадать от ног Ильича не хотелось и вовсе. Действующие лица на мгновение замерли.

– Прости, Евстафий, не с той ноги встал. Сон бесовский мне приснился, тать киевский во сне приходил, жизни обещал лишить.

– То бывает, Пахом Ильич, сплюнь через левое плечо да свечку в храме поставь.

Совет был дельным, а главное легко исполнимым, поплевав три раза, купец отправился завтракать, обдумывая на ходу, какие слова сказать настоятелю, дабы прекратились слухи о дьявольском товаре. В голову, как назло, ничего не лезло, да ещё простоквашу на рубаху пролил. Не задался день, видит бог, не задался.

Весеннее солнце стояло в зените, ласковые лучи к этому времени набрали ту силу, когда вместо приятного тепла становится жарко и люди стараются найти какое-нибудь укрытие, чтобы спустя пару часов вновь вспомнить о нём. Дежуривший при лавке монах Иннокентий освящал крестом каждого покупателя, попутно попивая холодный квас из собственного стеклянного стакана. Глиняную бутыль с напитком он взял у себя в трапезной (квас вышел замечательный), а вот стакан ему достался благодаря душевной доброте Пахома Ильича, согласившегося передать товар на исследование. Отрешённым взглядом Иннокентий поглядывал на церковную кружку, в которой в лучшие времена иногда лежал крошечный осколок янтаря, или позвякивал кусочек меди, брошенный очередным горожанином. Из этой меди монахи мастерили нательные крестики и продавали уже за серебро. Сегодня жертвовали из рук вон плохо, хотя люди заходили. Оставаясь наедине с приказчиком, Иннокентий заводил с ним разговор: то о погоде, то о церковных праздниках, затрагивая иногда житейские темы, на которые всегда хочется поговорить. Монах спрашивал с почтением, словно ученик у преподавателя, хвалил Евстафия за сообразительность, ставя его много выше хозяина. Мол, и умён и находчив, присмотреться – так и красотой Бог наделил, небось, девки вокруг сохнут, а речь ведёт, так и проповеди не читают. И прожженный приказчик поплыл, забыв, как сам таким же образом убалтывал клиентов на покупку никчёмного товара.