Эмма Михайловна вся тряслась от праведного гнева, однако разговор с диспетчером навел ее на некоторую мысль.
Через пять минут, освободившись из лифтового плена и выйдя из подъезда, Эмма Михайловна уверенно зашагала к стоящему несколько в стороне черному «опелю», по дороге репетируя обвинительную речь:
«Сколько раз я тебя просила – позвони в ДЭЗ и скажи, чтобы починили этот чертов лифт! Теперь, когда ты занимаешь такую должность, они просто обязаны тебя послушать!» И Лёнчик, вместо того чтобы орать на нее, виновато спросит: «Что, опять застрял?» – «Ну конечно! – возмутится она. – Двадцать минут просидеть в духоте! Это ж надо!»
Эмма Михайловна подобрала болтающийся Джумкин поводок, набрала полные легкие воздуха, села в машину, повернулась и увидела изуродованное и совершенно мертвое лицо своего мужа.
2
– Все, поехали, – Лобов сложил зонт, захлопнул дверцу служебной «Волги» и громко чихнул. – Черт, не успел из отпуска выйти, как на тебе, пожалуйста…
Он пристроил мокрый зонтик в ногах, чтобы не текло на одежду, вытащил из кармана большой клетчатый носовой платок, развернул его и протяжно высморкался.
– Ты, майор, вчера говорил: «Бабье лето, бабье лето…» Вот и накаркал, вот тебе и бабье лето, – проворчал эксперт Сотников, скорчившийся на заднем сиденье, – плащ его был совершенно мокрым.
– Так вчера весь день солнце светило, а сейчас вон, пожалуйста…
– Конец сентября, что ты хочешь? – вяло протянул Сурин, известный всей Петровке своим пессимизмом.
– Да ладно! Сентябрь – это же еще лето!
– Это в Сочи – лето, а у нас, скажи спасибо, что снег еще не пошел…
«Волга» развернулась, расплескивая лужи, и выехала за пределы двора. Все вымокли и продрогли, работая под проливным дождем, начавшимся вскоре после приезда следственной бригады, и говорить о происшедшем здесь два с половиной часа назад убийстве заместителя министра иностранных дел Леонида Сергеевича Сапрыкина никому не хотелось.
3
Солнце село, и двор большого «дипломатического» дома на Брянской сразу показался сырым и неуютным.
– Маш, нам пора… Пошли?
Трехлетняя Маша встала и послушно протянула матери маленькую, испачканную песком руку.
– А игрушки? Надо собрать… И смотри, ты вся в песке… Давай-ка я тебя отряхну…
Девочка дала себя отряхнуть, села на корточки, собрала разбросанные по песку формочки и принялась ловко вкладывать одну в другую. В светлых брючках и круглой красной панамке, она была похожа на маленькую сыроежку.
– Собрала? Ну и молодец. Пошли! – Женя протянула дочери руку.
Они выбрались за пределы детской площадки и остановились, чтобы пропустить машину, и в этот момент кто-то окликнул ее:
– Женька!
Они обернулись обе, как по команде, через левое плечо, и сразу стало заметно, как они похожи.
– Лора! Не может быть! Ты откуда?
– Я-то из Парижа, а вот ты… Это что ж такое?! – Лора кивнула на Машу. – Неужели твоя?!
– Моя, – ответила Женя и улыбнулась.
– Вот это да! – воскликнула Лора и наклонилась к девочке. – И как же тебя зовут?
– Мафа, – сказала Маша.
– Мафа! Какая молодец!
– Не Мафа, а Мафа, – поправила девочка и строго взглянула на собеседницу.
– Ну конечно, ты Маша! Это я такая недогадливая, не сердись. Сколько же тебе лет, Маша?
– Три года, – сказала Маша и показала три пальца.
– Боже мой, Женька, когда это ты успела? Мы с тобой виделись, по-моему, незадолго до моего отъезда, и ты рожать вроде не собиралась?..
– Виделись мы, положим, пять лет назад…
– Неужели? Время-то как летит! Ну, рассказывай, кто наш муж?
– Наш муж – объелся груш. На самом деле никакого мужа нет. Вот так.
– Мува нет, – сурово добавила Маша.
– Ах ты моя хорошая! Мужа нет? Ну и ладно… Нет так нет. Женька, ты что же, живешь в этом доме?