– Откуда у нее такие деньги? Собственный бизнес?

– Нет. Отец сказал, что она – что-то вроде садовода. Зарабатывает неплохо, но таких денег у нее, конечно, нет. Им пришлось продать квартиру сына. Того самого, убитого три года назад.

Полковник нахмурился.

– Разве квартира отошла не вдове?

– Вдова от нее отказалась.

– Как это – отказалась?

– Дело в том, что она с ребенком так и осталась в Америке. Старик на эту тему не очень-то распространялся, но, как я понял, квартиру она им оставила в качестве своего рода компенсации за внука.

– Так кому она принадлежала-то? Дочери старика Шрамкова?

– Нет. Квартира перешла старикам. Дочь прописана у них, и своего жилья у нее нет.

Полковник покачал головой.

– Н-да. Тридцать два года, мужа нет, своего жилья нет… С отцом, если я правильно понял, нелады… Если предположить, что старик отказал ей в квартире, не могла ли она прибегнуть к крайним мерам и инсценировать похищение собственного ребенка?

Лобов пожал плечами.

– В принципе – могла.

– Та-ак… – протянул полковник и посмотрел на Гулина, – поезжай сегодня же туда и во всем разберись, и в первую очередь отработай версию об инсценировке. Если выяснится, что мать ни при чем, будем смотреть, есть тут связь или нет.

– Какая связь? Между убийством Сапрыкина и похищением?

– Между двумя убийствами и похищением, Юра.

– Никакой, – уверенно ответил Лобов.

– Думаешь?

– Ну что вы, Олег Иванович, какая тут может быть связь? Опять же, если мать не виновата, ребенка похитили явно с целью получения выкупа. Кто-то, кто знал, что у Шрамковых есть квартира, за которую можно получить такие деньги.

– Кстати, какая квартира-то?

– Трехкомнатная.

– А тебе не кажется, что трехкомнатная квартира в этом доме стоит намного больше?

– Ну, наверное, – согласился Лобов.

– Да не наверное, а точно. Раза в два как минимум.

– Ну и что?

– «Что-что»? – передразнил полковник. – Не знаю что. Мне непонятен похититель, который при всех рисках и при полном успехе своего трудного дела снимает со своего предприятия не все сливки.

– Мало ли какие у него могли быть соображения? Может, он хотел скорее, а продать квартиру за два дня дело непростое. И потом, черт его знает, может, это действительно инсценировка?..

– Тогда тем более непонятно. Если это дочь – ей-то зачем свое упускать?

– Ну, не знаю, – покачал головой Лобов. – Так или иначе, к убийствам это, по-моему, отношения не имеет.

– Хорошо, если ты прав… – задумчиво произнес полковник и, немного помолчав, добавил: – Ступайте, работайте и не забывайте сразу же меня информировать.

– Представьтесь, пожалуйста, – говорит ведущий, подходя с микрофоном к худенькой блондинке в цветастом платье.

– Надя Кашина, – смущенно бормочет девушка.

– Расскажите нам вашу историю.

Надя собирается с духом и, стараясь не смотреть в нацеленную на нее камеру, начинает свой рассказ:

– Три года назад я отдыхала в Крыму, и там мы познакомились с Милованом…

– Милован… это ведь не русское имя?

– Ну да… Он – югослав…

– Так… Понятно… И что же дальше?

– Сперва он мне не понравился… то есть… не знаю, как сказать… я его немножко боялась…

– Почему? – снисходительно улыбается ведущий.

– Не знаю.

История Нади Кашиной похожа на тысячу других подобных историй. Сперва она сторонилась его, даже боялась – все-таки иностранец. Ее пугал его акцент, его напористость, его непохожесть на других, даже черные глаза. К тому же он был чуть ли не вдвое старше ее. Но постепенно она привыкла и стала ждать по утрам, когда он появится под ее окном. На пятый день они отправились на первую совместную прогулку. Шли по берегу моря, и он шептал ей, что она красивая, что у нее необыкновенные глаза, что он никогда не видел таких волос, а главное, она такая добрая, а он – такой одинокий… В подмосковном Калининграде, где жила Надя, никто никогда ничего подобного ей не говорил – своего мальчика у нее не было, и про то, какая бывает любовь, она знала немного от подруг, немного из дешевых журналов и немного из бесконечных мыльных опер, которые любила смотреть с матерью по вечерам.