– Обмен! Предлагаю научить тебя подниматься с земли в одно движение, если научишь так выворачивать тело, как ты сегодня сделала.

– Я умею подниматься с земли в одно движение, Молли.

– Не так изящно, как я. Ты, кстати, не думала продавать людям с низкой самооценкой свое самомнение? Много бы заработала.

Торн отвешивает ему легкий, шутливый подзатыльник.

– Ты в курсе, что ты гад?

– Непревзойденный и неотразимый. Почему, думаешь, меня твоя тетка подобрала? Я ее очаровал, без вариантов.

– Без вариантов.

– Без вариантов!

– Молли, тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты из той породы людей, которым проще сказать «да», чем объяснять, почему «нет»?

Он улыбается, обнажая белоснежные зубы. Ни одного клыка. Торн ему немного завидует.

– Это признание?

– Признание твоей невыносимости разве что.

Молли фыркает. А потом увлекает ее развлекаться.

Почти ничего на этом континенте не меняется с течением суток. Постоянный тусклый холодный свет, голубовато-мутный, сравнимый с самым началом рассветного часа на светлой стороне. Тут никто не смог бы мерцать, говорил старый сказитель из какой-то безымянной деревушки на пути каравана. Торн хорошо это запомнила – что никто не сможет мерцать.

Пожалуй, это неплохо, потому что хищные птицы слетаются на все блестящее и уносят прочь в темноту леса. В свои дикие логова.

Ее белые волосы напоминают сухие стебли, и она завидует сестре и ее подружкам, когда смотрит за их тренировками. У Майли такие красивые черные локоны. Майли вообще очень красивая. Иногда Торн ловит себя на мысли, что поняла бы любого реликта, который захотел бы ее украсть, и эти мысли ее пугают. Она не должна так думать, но, как повелось с детства, многое творит, чего не должна. Делает ли это ее плохой?

– Майли, скажи своей сестре, чтобы она на нас не смотрела, – шепчет одна из подружек Майлитре на ухо. Не в курсе, что Торн слышит ее даже отсюда. – Мне кажется, она хочет меня съесть!

Майли неловко смеется. Бросает на Торн неуверенный, зашуганный взгляд.

– Она не собирается никого есть, ну вы чего, – в голосе сестры только смех. Фальшивый. Чем старше Торн становится, тем сильнее жалеет, что может столько всего замечать.

– Ну, мать-то свою во младенчестве она сожрала, это вопрос времени, когда она сорвется снова!

Торн едва заставляет себя сохранить нейтральное лицо. Только смотрит неотрывно на Майли, растерянную Майли, которая не знает, что сказать.

Ну же, почти хочет крикнуть Торн. Ну же, заступись за меня. Скажи, что это неправда.

Майли смеется неловко, взбивает волосы и шутливо отмахивается. Будто бы говорит: «Какую чушь ты несешь».

Обида душит Торн, давит на горло болезненным комом. Почему Майли не заступилась? Почему она никогда не заступается? Семья должна стоять за своих горой, разве не в этом смысл каравана?

Может, и в этом, – шепчет что-то внутри, холодный спокойный голос. – Семья всегда защищает своих, просто ты не своя.

– Скажи ей, чтобы она ушла! – чуть более громко шипит рыжая Лесса. И Майли, помедлив, идет.

Торн хочет уйти. Одновременно с этим – отчаянно цепляется за надежду, что сейчас Майли скажет что-нибудь, что все объяснит.

Она почти может представить, как Майли подходит, смеясь, протягивает ей руку. «Они плохо говорят о тебе. Пойдем прочь от них».

Или, может: «Они опять разошлись. Не буду говорить с ними, пока они не извинятся».

Наконец, хотя бы: «Слушай, Торн, они ничего не понимают, но мне нужно с ними потренироваться. Давай погуляем вместе потом?»

Да хоть что-нибудь хорошее. Но Майли неловко замирает рядом, нервная, заламывает руки и, наконец, смеется.

– Привет! Ты занята сейчас?