Первый случился в институте, когда Борису Алексеевичу было лет сорок пять. Ни академиком, ни профессором он не стал, но с некоторыми из них дружил и при их беседах имел право присутствовать.

Однажды вечером Борис Алексеевич, перед тем как уйти домой, заглянул в соседнюю лабораторию, где обсуждали какую-то важную проблему знакомые академик и профессор. Они стояли у доски, на которой живого места не осталось от хитросплетений химических уравнений, и горячо спорили, указывая на вопросительный знак в формуле, на месте которого, очевидно, должен был стоять некий магический символ. Борис Алексеевич бегло взглянул на доску, что-то прикинул в уме. Нужно было ему тихонько закрыть дверь и пройти мимо, так нет же, опять его черт попутал! Подошел он к доске, стер ладонью вопросительный знак и нарисовал нужный символ. И сказал, обращаясь к академику:

– Евгений Робертович, здесь вот так нужно. Вы уж извините… Ну, я пойду?

И ушел. И невдомек ему было, что над этим уравнением бились лучшие умы Америки и Европы! Утром в институте все только и говорили об уравнении. Что, академика Борису Алексеевичу сразу давать? Или, от греха подальше, уволить к такой-то матери? Что с ним делать-то? А при чем тут Ю-во? Ну, не мог он смотреть, как бьются светила науки над задачкой, которую он проходил в возрасте четырех лет во втором классе начальной школы!

В конце концов, решили выдать Борису Алексеевичу, вроде бы ничего не смыслящему в химии, солидную премию, а он убедил всех, что решение родилось в его голове чисто случайно, как иногда бывает с похмелья. На том все и успокоились.

Второй раз Борис Алексеевич опростоволосился дома, когда Полина готовила редкое в их краях рыбное блюдо к его пятидесятилетию. Он лизнул, взял кусочек… Честно говоря, не очень-то у Поли получилось. Борис Алексеевич прокрутил в мозгу все рецепты земных блюд, отыскал нужный. Пока жена отдыхала, он из остатков тех же самых продуктов состряпал блюдо и вечером подал его на стол как альтернативное. Пошутить хотел так. Шутку оценили все, когда нахваливали его блюдо. Как часто бывает, не оценила старание мужа только жена. При гостях Поля ничего не сказала, но, когда они остались одни, раскричалась, разревелась, дала волю чувствам:

– Сукин ты сын! – прямо сказала она. Полина с годами стала сварливой женщиной, хотя по-прежнему любила мужа. – Я ведь знаю, что ты никогда не умел готовить! Значит, какая-то молодая блядуха тебя научила, да? И ведь не постеснялся, Янус двуликий, свое искусство демонстрировать! Скандала не побоялся! Теперь понятно, куда ты по субботам ходишь!

По субботам Борис Алексеевич, мужчина солидный и уже в годах, отправлялся с мужиками в баню и любовницы, к своему тайному огорчению, не имел. Но недели две Полина смотрела на него волчицей, плакала по ночам. Потом, правда, успокоилась. Должен же Борис Алексеевич спеть свою лебединую песню на старости лет – мудро рассудила она.

Да, земная оболочка Ю-во, Борис Алексеевич, неумолимо старел, как все люди, хотя по-прежнему редко жаловался на здоровье. Но все же – годы, годы… У Бориса Алексеевича появилось брюшко, он облысел, отпустил бороду, которая скоро стала совсем седой. Купил «Жигули», выдал замуж дочку, женил сына, заимел, как водится, внуков и внучек. Дети разъехались кто куда. В шестьдесят пять он отправился на пенсию, и в институте с той поры появлялся редко. Жалел, что не стал профессором. Какая тут, к черту, конспирация – стал бы, и все. А глядишь, и академиком. Запросто. В том, что корабль не прилетит за ним никогда, он был уже уверен на сто процентов. Но теперь эта мысль, в былые годы надолго выбивающая его из колеи, больше не пугала. Он привык быть землянином. Ему нравилось, когда его дом наполнялся визгом внуков, шумными тостами детей, добрыми пожеланиями друзей, знакомых. Жена была здорова настолько, насколько может быть здоров человек на седьмом десятке, дом стоял, деревья в саду плодоносили, огороды не разочаровывали урожаем. Правда, пенсию вовремя платить перестали. Новую социальную революцию Борис Алексеевич в душе приветствовал, хотя душа его часто болела, потому что все нелепицы и ошибки переходного периода были ему видны как на ладони. Он бы рассказал, как надо действовать, но не мог. Да и кто стал бы его слушать? Он составил в голове модель развития России, согласно которой, по итогам, реальный доход на душу населения должен был в 2000-году составить восемьдесят пять процентов от американского. Но, увы, Борис Алексеевич не вошел в правительство, поэтому страна снова оказалась в том месте, из которого долго, мучительно выкарабкивалась.