Скорее всего, он изначально намеревался, воспользовавшись наивностью юноши, поживиться за его счет. Выяснил, что тот принадлежал к семье пусть не особенно богатой, но с достатком и имел право на некоторую недвижимость и денежные средства. Отец отписал детям половину всего своего имущества, на часть которого мог претендовать Ян. А по завещанию бабушки он становился обладателем солидного капитала в 30 тысяч рублей золотом.
Ничего удивительного в том, что Виткевич нуждался в деньгах – чтобы покупать нормальную еду, платить за жилье и вообще, скрасить свое убогое существование. Но деньги шли не только на это…
В течение первых лет своего пребывания в Орске, примерно с 1824 по 1828 год, он получил от матери порядка 10 тысяч рублей. Около половины суммы, 4637 рублей[75], пошли «на пропитание» и прочие текущие расходы. Остальная часть досталась Яновскому. Как мы знаем, Виткевич, подобно другим своим товарищам, не имел права переписываться с родными, очевидно, это начал делать за него командир батальона. И руководствовался при этом не одними добрыми чувствами.
Подполковник Микулин, проводивший по указанию шефа жандармов и начальника III Отделения Александра Христофоровича Бенкендорфа расследование этой прискорбной истории в 1828–1829 годах, предположил, что Яновский жаловался на бедность в расчете на «материальную помощь» со стороны Виткевича. «Надеясь на свое состояние, он охотно помогал неимущим, и, видя в том положение своего батальонного командира, наверное, не отказывал и ему»[76].
Жандарму стали известны факты, свидетельствовавшие о благородстве молодого поляка, собиравшегося, например, выкупить находившегося в услужении у того же Яновского несовершеннолетнего «киргизца», чтобы отпустить того на свободу[77]. Но сколько стоила свобода киргизца? Не так много – 250 рублей. Даже если Ян помогал кому-то еще, то не тысячи же на это уходили! Тысячи доставались Яновскому.
Скорее всего, в отношении командира батальона имело место не столько вспомоществование «нуждающемуся», сколько элементарная сделка. Яновский обеспечивал Яну более или менее нормальные условия проживания и службы (могли ведь замордовать солдатика) за соответствующую мзду. Допускаем, что формально подобная сделка не проговаривалась и не заключалась. Виткевичу и Яновскому было удобно сохранять внешнюю благопристойность, делать вид, в том числе для самих себя, что ничего циничного и бесстыдного не происходило. Состоятельный солдат вошел в трудное положение своего командира и занялся благотворительностью. Не наказуемо.
Другая причина – желание вознаградить Яновского за «издержки и убытки в тяжебных делах неизбежные»[78], то есть за содействие в тяжбе с матерью, которая была затеяна по наущению самого подполковника. Очевидно, ему было недостаточно тех денег, которые присылали Виткевичу, хотелось большего. Позже, в ходе следствия, он заявлял о своем бескорыстии, будто бы пекся исключительно о своем подопечном, которого семья отказывалась содержать, и нужно было исправить такую несправедливость. Примечательно, что Ян не оспаривал это объяснение, возможно, из осторожности. Мало ли как дело могло повернуться: скажешь правду, а после расплачиваться. Жандарм уедет, а батальонный останется…
На поведении Виткевича, несомненно, сказывалась его влюбленность в жену командира. Вначале имело место стремление выглядеть в ее глазах «щедрым рыцарем», а позднее – чувство жалости. Не хотелось «топить» Яновского, понимая, что жене придется разделить участь мужа. Так оно, наверное, и произошло.