– Ну, я вроде как… подпольно учусь, – сказал Боб, но это ничего не прояснило.

Прошло еще десять минут, и мы с Терри решили пойти посмотреть, куда делся Чик.

Церковь напоминала ТАРДИС – внутри она была гораздо больше, чем снаружи. Ее наполняли шумы, идущие неизвестно откуда, – отдающиеся эхом шаги и тихий кашель, словно по всему зданию за перегородками и в криптах прятались люди. Гроб виднелся в другом конце прохода размером со взлетную полосу аэропорта. Скорбящих было мало – они стратегически рассредоточились по океану скамей и все повернулись посмотреть на нас, когда мы вошли. Мы сели поближе к выходу, и Терри слегка подтолкнула меня локтем, выражая восторг по поводу того, что мы попали в такое замечательное место.

Электричества не дали, и церковь освещалась множеством свеч. Покойницу отпевал старый и грузный священник – черная ряса в пятнах обтягивала большой живот, откормленный трудами экономки. Заупокойная служба была сложной, загадочной и имела как-то мало отношения к собственно покойнице, которую, как выяснилось, звали Сенга.

Я заметила на женской стороне церкви Дженис Рэнд. Она была с подругой из христианского общества – непривлекательной девушкой с зачатками алопеции и в очках с толстой оправой. По виду подруги сразу становилось ясно, что она провела всю юность в молодежном кружке при церкви, играя в настольный теннис и бренча благочестивые песни на акустической гитаре. Дженис держала в руках дамскую сумку, похоже принадлежавшую еще ее матери, с полуоблупившейся наклейкой, изображающей спасательную шлюпку.

Впереди, ближе к алтарю, сидели кучкой старухи – вероятно, подруги Сенги. Некоторые сжимали в руках хозяйственные сумки, словно забежали в церковь между делом по дороге из магазина.

В воздухе висело ощутимое мрачное облако, – казалось, оно исходит от гроба. Может быть, когда умирают несчастливые люди, они испускают некое подобие депрессивной ауры, вроде болотного газа? Интересно, подумала я, что происходит с молекулами, составляющими тела мертвецов. Может, они сидят в засаде и ждут, пока их вдохнет какой-нибудь прохожий? Я закрыла рот и нос рукой, наподобие хирургической маски, чтобы не вдохнуть часть Сенги.

Отпевание как-то само собой сошло на нет, и скорбящие с шорохом и шарканьем выбрались с мест, оставив гроб на произвол судьбы. Дженис Рэнд прошла мимо, никак не показывая, что мы знакомы. Тут включили электричество. В резком свете ламп церковь выглядела не так красиво.

– Что вы здесь делаете? – воскликнул Чик, увидев нас, а потом посмотрел на часы и сказал: – Черт! Неужто уже столько времени!

Он тут же возвел очи горé и испросил прощения за сквернословие. Торопливо перекрестился и ринулся вон из церкви.

Удивленные таким внезапным бегством, мы пошли за ним не сразу. Оказавшись наконец снаружи, мы увидели, что Боб и профессор Кузенс извергнуты из «кортины», а сама она уже отчаливает от тротуара, нахально втираясь меж других машин. Сонная морда пса мелькнула за задним стеклом. Я была почти уверена, что он сейчас прощально помашет лапой, но вместо этого он зевнул, разверзнув огромную пасть с удивительно волчьими зубами.

– Я пошел, – сказал Боб и исчез, прежде чем я успела сказать, что пойду с ним.

– Я тоже, – сказала Терри и торопливо направилась в ту сторону, где исчезла «кортина» с четвероногим заложником превратностей фортуны.

Мы с профессором остались на тротуаре. Стояли, как люди, выгнанные с вечеринки и не знающие, куда себя деть.

– Ну что ж, я полагаю, веселье на сегодня кончилось, – сказал профессор с явной печалью.

Я пошла с ним до университета. Он шел по тропинке, ведущей к Башне, – сутулый, кривоногий, – а я провожала его взглядом. Он был таким хрупким и древним, что мне казалось: ему не под силу совладать с ураганами, вечно буйствующими у подножия Башни. Он никак не мог открыть огромную дверь, пока наконец университетский дворник, сжалившись над ним, не распахнул ее мощным рывком.