Воздух в машине был влажный и плохо сочетался как с запахом псины, так и с исходной ядовитой вонью, которая к этому времени трансформировалась в аромат гниющей шерсти, плесени и грибов. Я подумала – хорошо, что у Чика машина не отапливается, а то в ней непременно зародились бы новые формы жизни. Но все же было дико холодно, и я радовалась соседству большой, теплой, вонючей собачьей туши.

– У тебя, часом, нету смешного покурить? – вдруг спросил меня Чик.

– Нет, извините.

– Жаль.

– Можно поиграть, – с надеждой предложил профессор Кузенс.

– Поиграть? – подозрительно повторил Чик. – Как?

– А как нет? – ответил профессор, неожиданно демонстрируя знание местных языковых оборотов.

– В покер, что ли?

– Нет, Чик, я думал скорее об игре в слова. Например, в пары – когда берешь одно слово и делаешь из него другое. Превращаешь «слона» в «муху».

Все непонимающе смотрели на него.

– Ну вот, например, можно превратить «миг» в «час»: миг – маг – май – чай – час. Видите? Теперь вы попробуйте – «пса» в «кота».

Пес испуганно поднял голову. Терри стала гладить его, чтобы он опять заснул. Профессора Кузенса очень удивило, что мы не можем понять сути игры в пары.

– Эту игру, между прочим, изобрел Льюис Кэрролл, – сказал он с заметной грустью.

– Это ведь он был любитель маленьких девочек? – спросил Чик.

– Я поеду в Алит афишировать антисанитарный алкоголизм, – сказал профессор.

Чик с опаской взглянул на него:

– Мы не едем в Алит.

Профессор засмеялся:

– Нет-нет, это еще одна игра. Нужно назвать город, куда едешь, и то, что там будешь делать, – все на одну и ту же букву алфавита. Например: «Я поеду в Блэргаури брить блеющих баранов».

Профессор сделал еще одну попытку:

– Я поеду в Купар квасить кочанную капусту.

– А давайте лучше мы все поедем в Данди, – пробормотала Терри.

– И что мы там будем делать? – Профессор улыбнулся, ожидая ответа.

Тут все – кроме профессора и пса – утратили выдержку, и ситуация вышла из-под контроля, особенно когда Чик предложил Терри поехать в Вестеркерк и сделать там нечто непечатное с высушенной выдрой.

Воцарилась тишина, но минут через десять Терри сказала:

– Я есть хочу.

– А я бы не отказался посетить комнатку для мальчиков, – подхватил профессор Кузенс.

– Мальчиков? – повторил Чик, искоса взглянув на него.

– И еще здесь ужасно неудобно сидеть, – пожаловалась Терри.

Мне пришло в голову, что, наверно, я сейчас испытываю полную гамму ощущений, характерных для семейной вылазки на машине. Судя по всему, мимо меня прошло очень много аспектов жизни нормальной семьи. Только вместо нормальной семьи – матери, отца, сестры, бабушки и золотистого ретривера в «воксхолл-викторе» – мне подсунули эту странную пеструю компанию, которую не роднит ни кровь, ни любовь.

– Здесь нет ничего съестного? – с надеждой спросил профессор, открыл бардачок и стал вытаскивать оттуда разнообразные предметы: колоду потрепанных игральных карт, на которых красовались крупные женщины разной степени раздетости («Потрясающе интересно», – пробормотал профессор), пару наручников, бумажный пакет сплюснутых пирожных – «папоротниковых корзиночек» из пекарни Гудфеллоу и Стивена, моток бельевой веревки, большой кухонный нож и полицейское удостоверение с фотографией, на которой был Чик – только менее мясистый и менее лысый.

– Только не спрашивайте, как мне удалось его заначить, – сказал Чик.

– Как вам удалось его заначить? – немедленно спросила Терри.

– Иди нафиг. – Чик запихал все обратно в бардачок, кроме пирожных, которые разделил между сидящими в машине.

– Так, значит, Чик, вы служили в полиции? – спросил профессор Кузенс, а затем обернулся к нам, ухмыльнулся и сказал: – «Легавый», верно? – будто мы нуждались в переводе.