Мы это богатство погрузили в поезд, в то же купе, где ехали сами, и отправились в Анапу. Поселили нас в гримерке позади «ракушки» – летней эстрады. Мы разместили там аппаратуру, поставили кровати, устроились, и нам сказали:

– Через три дня у вас первое выступление.

Так… Что делать? У нас есть три кровати, две колонки и ни одного барабанщика. Мы почти сразу познакомились с вожатыми, которые нам тогда казались невероятно взрослыми людьми – одному было 23 года, другому – 24, и очень авторитетными ребятами. Они нам рассказали, что, поскольку этот лагерь от МВД, то здесь стоит обслуживающий его взвод солдат, которые занимаются хозяйственными делами – убираются, привозят продукты – всего человек тридцать. И для самих солдат, несмотря на обязанности, пребывание в лагере тоже было чем-то типа дома отдыха – никакого устава и строевой службы. Вожатые взялись нам помочь и кинули среди этих солдат клич: кто умеет играть на барабанах? И вдруг приходит какой-то солдатик и так расслабленно говорит:

– Что, надо на барабанах играть?

Мы обрадовались:

– Да! Давай попробуем!

Начали играть какую-то простую вещь, он подхватил, и так хорошо! Мы решили, что это прямо знак свыше, ведь, на наш взгляд, он играл, как нам показалось тогда, даже лучше нашего «штатного» барабанщика! Мы поняли – ура, мы спасены, будем играть! Таким образом, полдела уже было сделано. А вожатые, посидев и послушав нас в этой самой «ракушке», сказали:

– Круто! Как же здорово вы играете, не ожидали!

А мы тогда сыграли пару новых вещей группы «Цветы» – «Звездочка моя ясная» и «Честно говоря» (Вот это: «Мы вам честно сказать хотим…»). И, как нам казалось, получалось у нас очень хорошо. И старшие нас оценили, мы этим воодушевились, а у нас еще был день в запасе перед танцами.

И вот, на репетиции происходит нечто неожиданное. Мы начинаем играть, я ударяю по нижней струне – по Ми, и она лопается прямо в районе бриджа (порожка). Я думаю: «Ну, прекрасно! И что же делать?». Понятия о том, что струна на бас-гитаре может порваться, у меня тогда не было. Где ее достать – тоже не знал. Мне казалось, что бас-гитара продается с четырьмя струнами, и они там должны оставаться навсегда – как клавиши на рояле, условно говоря. И вот такая неприятность… Конечно, в Анапе купить замену было невозможно, поскольку это был 1974 год: какие струны для бас-гитары в курортном городе? Там, по-моему, даже музыкального магазина не было. На всякий случай попросили одного из вожатых, который будет в Анапе, все же узнать насчет музыкального магазина. Да, он был, но там продавались баяны, домры, и были струны для гитары, но для баса – нет. Ну, хорошо, думаю, буду играть на трех струнах. А если еще одна порвется, что же делать? Мы уже начали прикидывать, что надо снять струну с фортепиано и мерить, хватит ли ее длины… И тут, на мое счастье, – мне постоянно сопутствовала какая-то удача – там оказался некий художник по имени Слава. Он и говорит:

– Дай-ка мне свою бас-гитару!

Снял с нее струну – напомню, она порвалась не пополам, а около бриджа, на седле, и запас по длине еще оставался. Он ее взял, как-то связал, нарастил и отдал мне:

– На, починил!

Мы поставили, проверили – работает! Я прямо там перекрестился. Забегая вперед, скажу, что я потом на этой бас-гитаре играл еще целый год и струны не менял. Так и работал на этой порванной и отремонтированной струне.

Пришел день нашего первого выступления на танцах, с солдатиком-барабанщиком (к сожалению, уже не помню его имени). На эти танцы пускали всех – с первого отряда по десятый. Хоть лагерь и назывался пионерским, но там были школьники всех возрастов. Прошло наше выступление очень успешно, и мы сразу стали уважаемыми людьми и среди персонала лагеря, и среди вожатых, и уж, конечно, среди ребят. Все смотрели на нас как на настоящих музыкантов, и, как нам казалось, на звезд. Ну, звездочек…