Гриша ещё немного помялся, переступая с ноги на ногу и медленно, прощупывая ступени начал подниматься вверх. Поднявшись на чердак, он стал ходить там взад-вперед, что отражалось звуками шагов и хрустом битого стекла, с шорохом развалин, скрипом нарушенных деревянных соединений и движением его тени, пробивающейся через лаз лутки.

– Лида, тут довольно опасно ходить, но, если желаешь, то я помогу тебе взобраться и проведу по чердаку. Ты, как?

– Да, помоги. Я хочу посмотреть.

– Ты сирень или оставь, или бросай мне – я поймаю.

Лида дважды бросала букет, так как он рассыпался, пока Гриша не поймал все ветки сирени. Затем осторожно поднялась, где Гриша помог ей подняться на чердак. Там было пыльно, грязно и всё разворочено взрывами. В двух местах зияли дыры в потолке. Крыши, как таковой на этой стороне дома не было, только разбитые балки и стропила, а под ногами кучи битой черепицы.

Лида, осторожно пройдя между двумя дырами по оставшемуся перешейку, подошла почти вплотную к останкам фронтоны и ахнув, присела.

– Что, Лида? Что случилось? – буквально перепрыгнув через потолочную прореху, оказавшись рядом, подхватил, сползающую на строительный мусор девушку.

– Вон! – указав рукой на искорёженные и расщеплённые, что лучины брусья, оставшиеся от фронтона, – видишь?! Это его, Петина кровь!

Гришка, повернул голову и правда, увидел на древесине засохшую вместе с пылью потемневшую кровь. Сомнения не было, что это была кровь и то, что эта кровь Петра, тоже сомневаться не приходилось. Всё сходилось с рассказом Василия Каверзина. Лида была растеряна, пребывала в некоторой прострации и ей необходимо было время, чтобы прийти в себя.

Внизу беспокоилась Лена и пытаясь увидеть, что там происходит наверху, металась по площадке, сбивая туфли о разбросанные повсюду куски кирпичей:

– Что там? Что вы нашли? Почему молчите?

Но говорить и тем более отвечать на этот неудобный вопрос не хотелось. Хотелось молчать. Это была «минута молчания» в честь любимого друга и товарища. И эта тишина разрывала душу, заволокла пеленой глаза и неизвестна, насколько бы растянулась эта минута, если бы не сердитый женский голос снизу, с подъезда первого этаже не привёл всех в сознание:

– Кто там, признавайтесь? Признавайтесь, иначе сейчас со всего квартала людей подниму, – не успокаивалась женщина, видимо представляя, что поймала диверсантов.

– Не нужно никого звать. Мы, свои. Лена, объясни женщине, кто мы. А мы сейчас спустимся вниз.

Лида поднесла и положила букет сирени на то место, где вел до конца свой последний бой человек, с кем она собиралась идти, хоть на край света, её ненаглядный Пётр Логвинов, её Петечка. Перекрестившись трижды и что-то прошептав беззвучно, повернулась к Грише и тихо сказала:

– Всё! Пошли.

В этот же день, чуть отойдя от того, что пришлось увидеть и испытать, Лида, села и написала домой, маме письмо, подружке Наде и отцу, хотя и не знала, дойдёт ли оно. На предыдущее он не ответил и где он, и что с ним она не знала.

Лида не знала и подумать не могла даже, где сейчас находится её брат Вася и сестрёнка Маша. И вообще ничего не знала, что сейчас дома. Только сейчас она поняла, что прошло уже полтора месяца, а она жила всё это время только одной мыслью, мыслью о Петре. Поняв это, она даже содрогнулась: «Как же так, я совсем забыло о родных, маме, отце, брате и сестре. А, ведь они тоже переживают и постоянно думают обо мне.

Этот день всё расставил по своим местам, и она больше не ходила, как тень с опущенной головой. Она для себя всё решила и уже завтра, не откладывая сделает то, что должна. Лида твёрдо решила, что её место сейчас не здесь. На её место найдут способную девушку из её же цеха, мастер немного подучит и от её ухода белый свет не станет чёрным. Она должна быть там, на фронте. Завтра с утра, Лида собралась идти в райком комсомола и проситься на фронт.