― А что блондинки не изменяют, или брюнетки? ― уже не сдерживаю хохот.

― Ну конечно и такое бывает. Но рыжеволосые чаще, — нравоучительно изрекает. — Понятно, что пудра не скроет цвет полностью, но хоть не будешь так вызывающе выглядеть. Демонстрировать пошло! Как будто ты готова… будто ты приглашаешь… Предлагаешь… ― фразу она не заканчивает, совсем сникнув.

Я закатываю глаза. И именно в этот момент слышится гневный крик маман.

— Вивьен!

Мои волосы несомненно видны с лестничной площадки. Леди Роуз замерла на ней, как статуя, приложив ладонь к груди. Нетрудно догадаться, что ее так поразило.

― Пудры не будет! ― кричу в ответ.

Она белеет. Отмирает. И быстро сбегает вниз. Служанки спешат за ней, едва не падают, готовы в любой момент подхватить хозяйку — вдруг потеряет сознание от потрясения.

― Или я еду так, или никак! ― добавляю.

― Да… да как ты…

Демонстративно складываю руки на груди.

— Или так или никак, — повторяю. ― Нести меня будете?

— Позор, позор, — вздыхает маман. Прижимает ладонь к глазам, словно ей стыдно смотреть на мой рыжий цвет.

― Идемте, цыплятки! ― наконец говорит, удивляя таким быстрым согласием. Я ожидала гораздо более ожесточенного боя. Невольно просыпаются подозрения. Только что уже поделаешь.

Мы вереницей покидаем холл.

Во дворе ждет карета. Прямо на улице под домом. Мощеная дорога освещена фонарями, соседние дома увиты побегами роз и винограда.

Я оглядываюсь на наш. Восторженно таращусь, приоткрыв рот. Он значительно больше других и красивее. Сразу становится понятно, что здесь живет достаточно состоятельная семья, и проблем с деньгами у Роузов нет. Видно покойный лорд был довольно умным, и заботился обо всем. Даже после его смерти семья не нуждается.

― Чего застыла? Садись! ― дергает за рукав Гортензия.

Я безропотно ныряю в карету. Она влезает следом. И мы трогаемся.

Стараюсь не пялиться, не показывать удивления, хотя сама время от времени щипаю себя за руку. Кажется, что в сказку попала: кареты, бальные платья, прием.

Кстати, сам экипаж движется невероятно плавно, словно мы не подпрыгиваем на булыжной мостовой, а плывем по спокойным волнам. Страх как хочется рассмотреть, что обеспечивает подобную амортизацию. Я бывало ездила на подводах. Впечатления остались неповторимые, пару раз умудрялась чуть не прикусить язык. И это по асфальту. А тут брусчатка и резины на колесах нет.

― Чего ты вернешься, Вивьен! ― шикает мама. ― Всю прическу растреплешь! Сядь, в конце концов, смирно! Мы уже почти подъехали.

Я замираю и сцепляю руки на коленях. Оставшуюся дорогу стараюсь не двигаться.

Карета плавно сворачивает и через несколько минут останавливается.

— Приехали, — шепчет Гортензия, дрожит от нетерпения и волнуется.

На сиденье напротив презрительно фыркает Селеста. Она во всем копирует маман. Пытается казаться опытной и невозмутимой.

Лакей отрывает дверцу, а у меня впервые просыпается страх — а ну как выдам себя чем-то, и действительно опозорюсь. Может, не стоило мне ехать?

Плохое предчувствие тошнотворным комком оседает в желудке.

Разглядываю все вокруг, чуть не открыв рот от изумления. Подъездная аллея освещена десятками фонариков. Они висят на деревьях и столбцах, мерцают, как гигантские светлячки. К крыльцу один за другим подъезжают экипажи, из которых выходят шикарно одетые леди и джентльмены. Все сияет, блестит, и музыка звучит из открытых окон.

― Чего стоишь? — толкает в спину Селеста.

Маман уже вышагивает впереди словно королева. Шлейф ее платья метет пыль на мощеной дорожке, а длинное перо в высокой прическе колеблется в такт каждому движению.

Я шагаю вперед. Но Селеста наоборот внезапно останавливает.