— Никакой пудры! — твердо говорю.

Девушка нерешительно замирает.

— Но… ваша маман… — наконец решается пролепетать.

— Вот моя маман пусть и осыпает себя этой гадостью. От нее потом и плечи, и руки, и лицо кажутся грязными. Будто у меня перхоть. Никакой пудры! Категорически!

— Тогда что? — первой приходит в себя Сара. Ее холодный подход и внутренний стержень мне импонирует, и я хитро смотрю из-под ресниц на служанку.

— Давайте просто их расчешем и как-нибудь закрутим на затылке. А несколько локонов можно пустить на плечо. И, Мэри, сбрызни их водой, тогда сами локоны станут аккуратными, а я перестану напоминать одуванчик. Вообще после мытья попробуем не расчесывать. Пусть высыхают так. Промокнем шелковой тканью. Вот увидите, они станут довольно милыми.

Служанки смотрят, как будто у меня две головы внезапно выросло.

— Прочла, — развожу руками. Не говорить же им, что имея на Земле такие же кудри, давно пользуюсь "кудрявым методом" и расчесываю волосы до мытья, а не после. Конечно, здесь нет фена, пенки для фиксации и бальзама. Но должно выйти неплохо. Во всяком случае не хуже, чем сейчас. Потому что в данный момент я действительно похожа на одуванчик.

Мэри немного сомневаясь, все же принимается выполнять приказ. Сара находит в шкафу шелковый палантин.

— Это пригодится для вытирания, — показывает кусок ткани, киваю и с удовольствием смотрю, как пушистые волосы завиваются в тугие спиральки.

— А теперь вот так, — забираю палантин и начинаю аккуратно промакивать каждую пружинку. — Тогда не разрушается структура локона, и волос не пушится.

В общем, когда все приготовления заканчиваются, то, что вижу в зеркале не то чтобы устраивает, во всяком случае ужаса не вызывает. А прической вообще остаюсь довольна. Высокий пучок придает стройности всей фигуре, а кудряшки — кокетливости. Вивьен действительно очень мила. Уверена, я еще буду красавицей. Только нужно подобрать собственный стиль и подчеркнуть преимущества.

А теперь интересно, как маман отреагирует на мое самоуправство.

***

В холле уже ждут собранные сестры. Они действительно невероятно хорошенькие в своих бальных платьях. И похожи друг на друга как близнецы. Впервые задумываюсь, а сколько нам всем лет. Выглядим как ровесницы. Но у кого такое спросишь, не вызывая подозрений?

Гортензия нервно мнет белоснежный веер в руках и кусает губы. Смущается. Она очень неуверенна в себе, и полностью зависима от мнения Селесты. Хотя нежное сиреневое платье ей весьма к лицу, и невероятно красиво оттеняет цвет глаз. Они тоже кажутся сиреневыми, и от этого еще более загадочными.

На Селесте — зеленое, яркое. Волосы завиты и перекинуты на грудь, сверкают золотистым оттенком, выгодно подчеркнутые удачным выбором цвета.

Ну и я ― поросенок в кружеве.

— Ох, ты забыла пудру. Скорее беги наверх, пока маман не увидела! ― первой замечает мою прическу Гортензия.

― Не забыла. Просто не хочу, — спокойно отвечаю.

— Вивьен, ты что задумала? — подключается к разговору Селеста, шипит раздраженно. ― Как без пудры? С такими волосами!

― С какими такими? — невинно смотрю ей в глаза.

Она боязливо осматривается и наклоняется ко мне, будто секрет готовится рассказать.

— Рыжими... — шепчет, будто я не видела себя в зеркале.

― И?

― Рыжий обычно у… у… ― бросает беспомощный взгляд на Гортензию.

Но та стоит свекольная, даже дышать боится.

― У девушек… у леди… в доме терпимости… ― последнее слово говорит одними губами. Почти неслышно.

Теперь и ее щеки пылают.

― Вот прямо по цвету выбирают?

Едва не смеюсь в голос. Ну что за ерунда!

— Просто у рыжеволосых очень пылкая натура, — кусает губы. ― Не получаются из них верные жены.