Вирус турбулентности. Сборник рассказов Ольга Амалфеева

– Пожалуйста, отдохни.

Блондинка в белом пальто, сидевшая в ряду у эвакуационного выхода, обернулась.

Одутловатый гражданин с синюшным лицом из ряда кресел по левому борту с трудом привстал и, сопя, начал проталкиваться между поджатыми ногами своей спутницы и спинкой впередистоящих кресел.

"Зачем к иллюминатору забираться, если выйти не можешь? Все равно не смотришь, – она в очередной раз похвалила себя, что села у прохода.  – И ведь лезет же, так уверенно. Не смущается". По провисшей складчатой шее толстяка пошли красные пятна. Маленькие утопленные глазки, пытавшиеся разглядеть собственные ботинки, еще больше утонули в щеках. Он тяжело дышал открытым ртом.

"Что вообще можно прочитать на таком лице?" – блондинка недоуменно окинула взглядом женщину пыхтевшего самовара.

– Отдохни, милая, – вдруг нежно, глубоким бархатным голосом изрек тот и наклонился к спутнице. – Отдохни, я буду рядом.

Он с галантной уверенностью поднял податливый подбородок подруги и поцеловал её в губы.

Блондинка быстро отвела глаза, отвернулась и, испытывая странное замешательство, постаралась вернуть лицу нейтральное доброжелательное выражение: приподняла уголки губ, прищурила глаза и запустила под них душевности. Предметы расслабленно расползлись.

Толстяк продрался, наконец, в проход, протиснулся вперед и, к ее удивлению, плюхнулся в кресло перед ней.  Пол под ногами дрогнул. Она напряглась. По коленям бодливо  толкнулось, и корпус содрогнулся еще раз. Затем раздался хрюкающий короткий звук, лысоватая круглая макушка над спинкой покрутилась из стороны в сторону.

"Ворочается, – поняла она. – Надо ж, как пол ходит. И сколько пассажиров с таким весом? А если двигатель не потянет?" Самолет начал проседать. Она обреченно ощутила, как между сиденьем и копчиком образовалась зыбкая пустота. Задержала дыхание, сглотнула, выпрямилась и сильнее вжалась пятками в пол. Стало легче.

"Они же перетягивают на себя, таким-то весом" – самолет неожиданно накренился. Она натренированно собралась и выложила железный аргумент, что толстяк теперь посередине, – самолет быстро и послушно выровнялся. Проконтролировав угол наклона, она открыла глаза.

"Это хорошо, что он пересел.  Теперь все будет нормально,  – равномерное гудение придавало сил. – Нормально. Если он один. А если их много? Кто это учитывает? Если они все соберутся на одной стороне, мы же перевесим". Она тревожно огляделась.

В ряду напротив щуплый парень в очках читал книжку. Позади него, в среднем кресле, в накинутой на плечи темной куртке, подперев кулаком щеку, сидела женщина толстяка. Отрешенно смотрела в пространство, туманно улыбалась, казалось, все еще смакуя затяжной поцелуй.

Блондинка разом ощутила все складки своего перекошенного страхом лица. Она поджала подбородок и невольно пробежалась глазами по женщине: безвозрастная, волосы короткие, без краски, кудряшки, довольно угловатая. Ну грудь. Она снова одернула себя и заставила отвернуться.

Пол тоскливо подвывал.  Блондинка сложила губки бантиком и обратилась направо к своему спутнику. Он вглядывался через пустое кресло в тьму за стеклом.

– Скажи, пожалуйста…

Он, казалось, не слышал.

– Скажи, пожалуйста,  – повторила она громче.

– Да, – он повернулся и, вопросительно приподняв бровь, посмотрел на нее.

– Я понимаю, что… – она помолчала. – Я понимаю, но… М-м… Как определяют общий вес багажа и пассажиров?

Он внимательно и долго изучал ее.

Не беспокойся. Это безопасно. Наш самолет пуст.

 Она обвела глазами салон. В сумраке над спинками  возвышались редкие тени.

– Почему так мало людей? Ночью летать опаснее?

Он промолчал.

Она помолчала тоже. Постаралась успокоиться и переключить мысли. И вдруг, не сдержавшись, неожиданно для самой себя спросила:

– Может быть, мы можем поменять билеты назад?

Он снова наклонил голову и устало и отстраненно взглянул на нее.

– Я просто спросила. Я просто прошу тебя подумать еще раз о сроках.

– Сроки – это, кажется, единственное, о чем я думаю, – холодно ответил он и снова отвернулся.

Она осеклась, опустила глаза, отодвинулась вглубь сидения и принялась натягивать туже ремень безопасности.

– Да, это, кажется, единственное, о чем ты думаешь,  – сказалось все так же как-то само собой.

– Ты не понимаешь? – сдавленно зашипелось сбоку. – Ты не понимаешь, я потеряю   сотни евро, тысячи!

– Я понимаю,  – она повернулась и спокойно и прямо встретила его взгляд, – Я. Понимаю, – она с усилием разделила слова. – Но можно постараться перенести сроки.

Параллельные морщинки, пересекавшие его лоб, собрались гармошкой:

– Да?? Их нельзя перенести, – наконец выдохнул он.

– Ну тогда можно попытаться вернуть часть заказов. Если они не могут соблюсти сроки, они должны вернуть деньги, – она не думала сдаваться.

– Ты совсем не понимаешь. Они не могут вернуть деньги, они могут только перенести сроки.

Короткая логика, за которую она пыталась удержаться, выскальзывала из рук.

– Прости, я запуталась. Ты только что сказал, что сроки перенести нельзя.

– У них свои правила.

– Так можно перенести сроки или нельзя?

– О Боже, ты ничего не понимаешь.

Кресло впереди захлебывающееся всхрапнуло.

– Тише,  – она сделала большие глаза, выразительно кивнула в сторону самовара. Во взгляде мелькнули  озорные  огоньки.

Он нетерпеливо дернул головой, откинулся на спинку и снова отвернулся к тянущимся по темному небу тучам.

Побродив глазами по торчащей скуле, она взяла его за руку и погладила по сухой, собирающейся под пальцами в складочки коже.

– Это от мыла. У меня крем есть, – она помолчала. –  Прости. Может я, действительно, не все понимаю.

– Ты ничего не понимаешь, – он по-прежнему перебирал что-то за окном.

За ним, вплывая в растянутую синь, тяжело скользили придонные плоские рыбы.

Она гладила его руку, переворачивая ладонью вверх и вниз, он не отнимал. Потом поднесла ко рту и поцеловала.

Он повернул голову:

– Вот что ты делаешь? Самолет не обрабатывали.

– Я люблю тебя.

– Зачем назло делать? Совсем ничего не понимаешь.

Он вытащил из маленькой мужской сумки пачку салфеток и гель, быстро смочил и обработал руки. Потом капнул по капле на ее подставленные ладони.

Блондинка дождалась, пока он закончит, потерла запястья  друг о друга перед его носом и вытянула губы трубочкой в его сторону.

Он сердито глянул, вытер салфеткой ее и свои поручни и сосредоточенно принялся складывать назад в сумку пузырьки и пластиковые упаковки.

Она вздохнула, положила голову ему на плечо. Тонкая костюмная шесть прыгала под ухом. Она приподнялась.

– Прости,  – он повозился еще, устраиваясь поудобнее и, отвернувшись, закрыл глаза.

Она тихонько смотрела на него. На острые уши и пульсирующую жилку на шее. Он обернулся:

– Спи. Завтра длинный день.

Самолет гудел, гулко отдаваясь в животе. Красные всполохи резали плотные облака на стаи всполошенных гупешек. Дыхание рвалось. Синие рыбы метались и скрещивались.

Она покосилась на женщину толстяка. Та, накрывшись курткой и вытянувшись через три кресла, спала, положив под голову согнутую в локте руку. По лицу ходило тихое тепло.

Спит или вид делает? На такой высоте невозможно расслабиться. Так тянет. Километры  разреженной воды и пыли.

Закладывающий уши гул вдруг резко взмыл, усилился и стал рваться и клокотать.  Напряжение подскочило и застряло, заблокировалось в высшей точке, перекрыв и отрезав. Тотальный слепой страх залил и завалил пустоты. Она задохнулась.

Стало тихо.

Безлюдный мозг одиноко пульсировал. Отдельно от ужаса. Большого и одинокого.

Она вдруг поняла, что не может бояться за все сразу. Не может вместить сразу ВСЕ страхи. Она должна выбрать. И этот, полонящий, животный, выбивающий клинья из-под опор, показался спасением. Она выбирает его. Пусть сейчас будет он. Неразумный и более ясный, чем финансовый крах или быстрая смерть от эпидемии.

Теперь, вися над бездной, она испытывала даже какое-то болезненное облегчение. Толстый гражданин побулькивал. Она снова подтянула руку спутника себе на колени и стала потихоньку гладить. Он спал. Она тоже закрыла глаза. Пробившее пределы напряжение неконтролируемо бродило по крови.

Самолет тряхнуло. Раз, потом сильнее, еще сильней и залихорадило неровной мелкой дрожью. Кругом запрыгало и затряслось. По обшивке стучали мелкие камни.

 "Метеориты. Или град. Только бы не птицы,  – она считала и множила удары. – Как в машине. Как будто едешь в машине". Она попыталась мысленно пересадить себя в их внедорожник и вспомнить ощущение на скорости. Похоже. Когда он ведет, а она до последнего терпит перед тем как сказать: "Пожалуйста, помедленнее". Еще немного потерпеть, еще немного. Она прижимала и укладывала слоями всплескивавшуюся тревогу.

Он сжал ее руку.

Он открыла глаза и повернулась. Он смотрел на нее:

– Все в порядке. Турбулентность.

– Хорошо, – она помолчала. И, видя, что он не спит, привстала с намерением закончить разговор.

– Прости, может, я не все понимаю, но мне кажется, что основное я запомнила. Тебе нужно принять решение, на какой срок перенести поставки?

– Да.

– А на какой ТЫ думаешь?

Он взвился, словно она пнула в больное место.

– А  я не знаю! – сделал круглые глаза и неестественно растянул губы. – Я не знаю, что будет дальше.

Он вытащил руку. Силы оставили ее. Она не могла больше вращать этот мертвый спутник.