Сегодня у нас нештатная лекция, декан, съездив в Массачусетский Технологический Институт, рассказывает о заморских чудесах. Например, группа студентов на семинаре первый час упорно штудирует выданные предварительно методички, на второй час в класс врывается преподаватель и бросается на студентов, сидящих вокруг него за столом формой буквы П. К концу занятий все, и преподаватель, в мыле. И это последний писк. Впрочем, писков довольно много, все интересно, наверное что-то будем пробовать.

Лекция заканчивается, я как прежде спускаюсь вниз, но при полном освещении.

–Молодой человек…, – это меня.

–Ну как у вас дела? Как этаж? Есть проблемы?…

Проблемы с лампочками на лестницах мы временно решили. Ну и вообще, нормальный оказался декан. Как-то так.

-… Кирпичников?

–Я.

Из-за последней парты встал рослый широкоплечий парень с длинной шевелюрой и уверенной ухмылкой на лице. Это был наш последний семинар по матанализу. Вся группа, сдав надлежащие задания и отмучившись на защитах, получила зачет. И теперь, развернувшись назад, расслабленно наблюдала за разворачивающимися событиями.

–Так вот вы какой, Кирпичников. И зачем вы пришли?

В голосе нашей семинаристки, почтенной дамы средних лет, послышались металлические нотки, дающие понять, что ожидать амнистии не стоит, и наглому молодому человеку, прогулявшему все занятия семестра, ничего в этой жизни уже не светит.

–Сдать зачет, я принес задачи, – оптимистично заявил Толян, приподнимая стопку мелко исписанных листов. Толян был известным в узких кругах специалистом по электронике, большую часть времени проводившем в общаге за паяльником, и не любившем выходить в свет.

Выражение лица нашей классной дамы было близко к выражению "доцента" из "Джентльменов удачи". Но и Толян, преодолевший два с половиной курса, тоже не в первый раз объявлялся на зачете.

Надо сказать, что наш университет был неправильным, или, выражаясь помягче, нестандартным ВУЗом. У нас было, страшно сказать, свободное посещение. Например, на лекцию к известному вольнодумцу Паше Белинскому могло заявиться не больше десяти человек, в основном старост групп. А влететь за это могло самому Паше, читавшему матанализ в оригинальном стиле, частенько вспоминая то, что он забыл сказать перед этим, так что лекция зачастую двигалась по спирали.

Отцы университета с нами тоже не сюсюкали и отыгрывались в сессию. В результате до выпуска, как правило, добиралось чуть больше половины первоначального состава.

В отличие от лекций, посещение семинаров считалось обязательным, более того, в течение семестра нужно было решить и сдать приличное количество домашних задач. Но "дух свободы" сказывался и здесь: мы могли себе позволить пропустить разумное количество занятий. Этот "дух свободы", как правило, помогал и таким ребятам как Толян. По крайней мере завязать разговор.

–Ну что-ж, все свободны. А вы – Кирпичников…

Свобода! Мы были не против. Весна, улица, солнце, девушки!

Другие зачеты? Нет, не сейчас!

А Толян? Что Толян, мы сделали все что могли – отдали ему листочки с решениями.

Толяна мы увидели в столовой на следующий день.

–Порядок, – кивнул он в ответ на вопросительные знаки наших физиономий.

Черт его знает как он это делал! Он умел разбираться в чужом почерке, текстах учебников, и, похоже, после этого, в самом предмете.

А между тем сессия неумолимо приближалась. К третьему курсу каждый из нас выработал свой метод подготовки. Кто-то уходил в читальный зал и проводил дни напролет в шелестящей тишине, где сотни спин как в молитве склонялись над текстами манускриптов. Было что-то загадочное в самой атмосфере зала.