– Да нет. Иди уже. Там хорошо. Мне туда дорога закрыта…

– ?..

Увидав лицо старухи, как-то в момент осунувшееся и помрачневшее, Надя постеснялась спрашивать далее. Она вошла в церковь. Тишина и полумрак поразили её. Кто-то подал платок, и она машинально его повязала. Она уже привыкла к тому, что не знает всех правил, поэтому старалась наблюдать за другими. А тут что-то тянуло её вперёд. Тихонько потрескивали свечи. Несколько человек смотрели на образа. Надя подняла глаза на иконы, и ей почудилось, что они живые, и смотрят на неё и в самое её сердце. У неё перехватило дыхание, в нос ударил запах талого воска и ладана и она тихо опустилась на пол.

Мария Семёновна поняла, что что-то случилось, по тому, как суетились люди, выходящие из церкви. Она добежала до входа, и заглянула внутрь. Но Наденьки там не увидела. Тогда она решилась, и вошла. В нос ударил с детства знакомый, а теперь почти забытый, запах. Когда глаза обвыклись с полумраком, она увидела, углу двух монашенок, что-то взволнованно обсуждающих.

– Что случилось? – она почти кричала, но увидела Надю, и уже спокойнее, хотя дыхание всё ещё перехватывало от волнения:

– Что с тобой, как ты?

– Обморок, – коротко ответила за Надю монашка, что помоложе.

– Матушка… – обратилась к ней другая монахиня, и женщина на минуту отошла. Бабка Марья быстро, но внимательно осмотрела Надю, и только тогда обратила внимание, что вторая монашка совсем древняя. Гораздо старше самой Марьи.

– Душа у её болит, – подытожила монашка, поймав взгляд Марьи, – Твоя тоже не чистая, но ты сама хотела, заслужила так. А её били сильно, до смерти били. Сильная она у тебя. Душа её от тела отошла, а прилипнуть обратно не может. Но… вы с ней родственницы?

– Нет. – Марье впервые стало страшно. Все эти годы она старалась не верить, не помнить, а теперь, ещё более древняя старуха, чем она бередила её раны. Монашка молча отошла, но через секунду вернулась с клочком бумаги:

– Вот, – протянула она бумажку Марье, езжайте-ка по этому адресу. Но не сегодня, а как твоей девке сны соснятся. Да походите на службы, а особо на причастия. И ты ходи – зыркнула старуха на Марью так, что у той ноги подкосились, – тебе это больше чем ей нужно!

Надя уже достаточно очнулась, чтобы слышать разговор. Она переводила взгляд то на бабку Марью, то на старуху-монахиню – что за тайна была в жизни этой весёлой бабки Марии Семёновны? Что за тайна, и о чём говорит с ней эта странная монашка?

Домой они шли молча. Мария Семёновна впервые со дня их знакомства за всю прогулку не проронила ни слова. На её враз осунувшемся и постаревшем лице читалась такая тоска, что Надя не решилась спросить даже о её состоянии. Один раз она попыталась завести разговор на пространные темы, но Мария так на неё зыркнула, что Надя оставила эту затею. Дома Мария Семёновна прибралась наскоро и ушла, оставив Надю в недоумении. На следующий день позвонила Якову, предупредила, что не может прийти. Не было её почти неделю. Теперь и Яков заволновался. И стал волноваться ещё больше, когда Надя рассказала о происшествии в церкви.

– Может проведать её? – задумчиво спросил он у Нади. Это был, наверное, третий раз, когда он обратился к ней. Так как-то у них сложилось, что между ними всегда посредничала Мария Семёновна.

– Хорошо бы. Очень она была странной.

«Обе вы странные. Страннее не придумаешь» – решил про себя Яков, а в слух сказал:

– Я тебя подожду в машине, а ты поднимешься. Если что, звони мне на мобильник. Вот ключи от её квартиры, но сразу не открывай, позвони в дверь сначала… может сама откроет.

До дома Марии Семёновны можно было дойти за двадцать минут. Через пять минут Надя уже звонила в дверь. Мария Семёновна открыла сама. Старуха больше походила на ведьму, чем на знакомую бабку Марью – Надя отшатнулась от неожиданности. Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом Мария Семеновна тихо, почти шепотом сказала: «Входи». Надя вошла в тесную прихожую.