– Сколько фур разгрузить нужно? – спросил рыжеволосый крестьянский сын и затем выкинул в сторону огрызок от доеденного им яблока.

– Столько, сколько нужно будет, – ответил гном. – Ещё вопросы?

– Обед будет? – выкрикнул из толпы какой-то замызганный гражданин с пропитым лицом.

– Посмотрим, если успевать будете, то будет, – ответил гном.

– Денег на обед то дашь? – спросил из толпы рослый бородач в тельняшке.

Толпа засмеялась, а гном пристально посмотрел на бородача и с вызовом произнес:

– Может за тебя ещё и разгрузить всё это добро?! Ещё раз объясняю для тупых, то есть для вас, олени: деньги получите не раньше, чем закончится разгрузка фур. И не как иначе. Кому не нравится, сразу – до свидания! Не надо ныть и клянчить. Кто не остается грузить до утра, тот остаётся без зарплаты, на этом всё, – сказал гном и спрыгнул с вагона на землю.

Время шло. Утро плавно перешло в день, день в вечер, а вечер в ночь, но фуры всё никак не хотели заканчиваться. Они приезжали по булыжной дороге одна за одной, проседая под тяжестью своих грузов. Машины подходили с интервалом где-то в двадцать, тридцать минут. Если случалось так, что мы не успевали разгрузить предыдущий грузовик до приезда следующей фуры, то гном торопил нас.

– Живее, живее, хлопцы! – орал гном. – Не филоним, скоро уже закончим!

С каждым часом грузчиков среди нас становилось всё меньше и меньше. Люди не выдерживали и просто уходили.

– Грузим какую-то хрень, – сказал мне вдруг рыжеволосый крестьянский сын, закидывая подобно баскетбольному мячу коробку с жиром прямо на верхний ярус пирамиды, сооружённой внутри вагона из других таких же коробок.

Немного удивившись той легкости, с которой этот парень бросил свою двадцати пятикилограммовую ношу, я посмотрел на этикетку, что была приклеена сбоку к коробке, и прочел надпись: «Сухой растительный жир в порошке».

– Какая разница, что грузить, – сказал я и поставил свою коробку на железный пол вагона.

– Не скажи, – возразил крестьянский сын. – Грузили бы что-нибудь нужное, то можно было бы прихватить с собой коробочку другую, а этот жир, кому он только нужен там в Москве.

– Так бы ты и прихватил на глазах у этого цербера, – возразил я, имея в виду нашего гнома работодателя.

– А если бы и не прихватил, так здесь бы тогда поел, – сказал крестьянский сын, продолжая свою мысль. – На той неделе горошек в банках грузили, так и сами наелись. Да и вообще, тебе кстати горошек не нужен? В банках?

– Нет, не нужен, мне деньги нужны, – ответил я, собираясь уже возвращаться к грузовику за очередной ношей.

– Деньги всем нужны, – ответил мне крестьянский сын, и затем добавил: – Ты бы не усердствовал так с коробками, а то до утра тут не дотянешь.

– Не учи ученого, – ответил я и пододвинул ногой к стене вагона, принесенную коробку.

Крестьянский сын был прав. Грузить коробки с жиром на железнодорожной станции «Сортировочная» оказалось тем ещё марафоном на выживание. Фитнесом здесь и не пахло, а основным отличием от спортзала было то, что выкладываеться полностью за полтора-два часа было просто не простительным преступлением. При такой стратегии дальше грузчик шел обычно не в фитобар за фруктовым фрешем, а просто домой и без денег, так как сил на продолжение работы у него банально заканчивались. Это в спортзале нужно – быстрее, выше, сильнее, а здесь надо действовать, максимально экономя энергию. Основной принцип тот же, что когда-то заповедовал нам сэр Уинстон Черчилль:

«Я никогда не стоял, когда можно было сидеть, и никогда не сидел, когда можно было лежать.»

Наступило утро. Уцелевшие и обессиленные грузчики жира, среди которых был и я, расположились на земле возле фонарного столба, ожидая, когда наш работодатель – гном, отпустит водителя крайней фуры и примется выдавать зарплату. Из толпы в сто человек, что пришла сюда вчера вечером на заработки, сегодня нас уже осталось где-то около тридцати. Крестьянский сын достал из своего рюкзака очередное яблоко и, зажав его между своих огромных ладоней, лихо сломал его пополам, и протянул мне часть фрукта.