– Я? Видите ли, я давно должен был сказать вам, да закрутился с делами, сами понимаете…

– Понимаю.

– Вы в курсе, что Севастьянов перевелся с вечернего на дневное?

– Не понимаю, – потрясла я головой.

– Он перевелся в начале сентября. В индивидуальный журнал его вписали, но неужели никто вам об этом не сообщил?

– А зачем? – Я уже пришла в себя.

– Вообще, о переводе принято думать заранее, но Севастьянов хороший студент и я дал добро. Собственно, я хотел сказать, Эльга Сергеевна, вы уж последите за тем, как он посещает лекции.

– Зачем? – снова удивилась я.

– Будет пропускать, переведу обратно на вечернее, чтобы другим не повадно было. А то после Севастьянова ко мне другие с подобной просьбой идут, чтобы побыстрее развязать с учебой… В принципе, я вообще не должен был переводить Севастьянова, но, сами понимаете…

– Понимаю, – кивнула я головой. Вот тут как раз все ясно. Севастьянов заплатил Пашкову. – И я послежу. Я вас не выдам. Что же теперь, всех с вечернего переводить?

– Вы умница, Эльга Сергеевна! Спасибо! Я удаляюсь! Вы меня понимаете! Я это знал! К тому же, вечернее отделение платное, а нам нужны хорошие зарплаты. Кстати, я обязательно выпишу вам премию к Новому Году.

– Да что вы! Не нужно! – разыграла я смущение.

– Это за то, что вы прекрасно справляетесь со своей работой. Только за это! Ну, счастливых выходных! – Пашков кивнул мне и быстренько скрылся за дверью. Я рассмеялась. Уже собралась идти, зазвонил телефон. Это был Петраков.

– Это твой мишутка, зайчонок.

– И чем мишутка хочет обрадовать зайку? – ехидно спросила я. Дело запахло жареным. Никак мой мишутка собирает удочки. В принципе, не вижу в рыбалке ничего плохого и отношусь к ней нормально. Те, кто считает пристрастие своего спутника жизни к рыбалке недостатком, просто придиры, недовольные своим мужчиной. Или это мужик такой, для которого рыбалка – просто повод выпить, то есть, прямо говоря, нажраться.

С моим Петраковым все в порядке. Но надо же к чему-то придраться!

– Котенька, отпустишь мишутку на рыбалочку? – проворковал в трубку мой муженек.

Я расхохоталась.

– Что? Что, лисонька? – заволновался Петраков. – Что это за злобный смех из мультика? – Ах, он еще пытается острить! Ну, сейчас ему мало не покажется!

– И когда мой котик собирается рыбачить?

– Завтра с утречка, моя кисуленька.

– Я поеду с тобой.

– Ч-что? Ты что, Казакова, белены объелась? – вышел из роли мой благоверный. – Я еду не один.

– С рыбкой?

– С какой еще рыбкой? – не понял добродушный Петраков.

– С длинноногой, молодой, белокурой форелью – моделью? – я прибавила в голосе децибел.

– Да ты с ума сошла, Казакова! Рыбалка – не бабское дело!

– Ага, а с форелью, значит, ты встречаешься после рыбалки? – сердито крикнула я.

– Нет, ты точно рехнулась там, в своем институте! – тоже заорал Петраков. – Чего тебе в колледже не работалось? Все же было нормально! Ау! Казакова! Прием! У мишутки нет никакой форельки, и модельки, кстати, тоже, у мишутки только любимая зайка! Как принято?

– Плохо принято! – опять крикнула я. – Ты сказал не форель, а форелька. Форелька! Так ласково! Что это за форелька? Я ей ноги выдерну, волосы тоже повыдергиваю, а тебе наглую морду расцарапаю! – заверещала я. – Я тебе покажу, блин, форельку! Казанова недоделанный, блин! – Я, кажется, вошла в роль. Не перегнула ли палку?

– Зайка, успокойся, люблю только тебя.

– Меня и рыбалку! – истерично всхлипнула я. Нет, какая прелесть, чтобы спокойно уехать на рыбалку, Петраков уже два раза признался мне в любви! Да он сто лет это уже не говорит! Какая прелесть! Надо почаще ругаться!

– Ну, зайка, тебя я люблю больше, ты же знаешь! – блажил Петраков. А мне было очень и очень приятно.