– Рыжова? (Лермонтов. Среднестатистическая девушка. Либо это было первое, что попалось под руку). Хорошо. Хлевченко? (Пушкин. Традиционно. И всегда, опять же, под рукою). Это неуд… Крылов? (Маяковский. Вероятно, боевой, прямой, самоуверенный). Хорошо. Гусева? (Ахматова. Романтичная, любит то, что красиво. Утонченная, словом, барышня). Удовлетворительно. Сервинцева? (Цветаева. Истеричная, несдержанная). Неуд. Касьянова? (Есенин. Романтичная, нежная, мечтательная, но и страстная, душа нараспашку). Хорошо. Севастьянов…

Я быстро побежала глазами по строчкам.

Ни одной ошибки.

Я выронила тетрадь из рук и покраснела. Песня песней Соломона… Оригинальный, неоднозначный, образованный, интересный мальчик. И наглый. Если бы он просто написал несколько строк, но по порядку, как это и есть у Соломона, но, похоже, Севастьянов специально выбирал строки, как бы обращаясь ко мне.

И самое невероятное – это точное попадание в цель. В мою Ахиллесову пяту. В мое прошлое. С расчетом на будущее…

Неужели Севастьянов тоже любит Соломона? Или просто это был выбор, чтобы сразить меня наповал? Второе вероятнее. И сражена ли я? О, да, сражена.

Я посмотрела на Севастьянова. Я уже успела внушить себе за несколько дней, что он – это просто моя блажь. И вдруг такой сокрушительный разгром!

– Севастьянов, – повторила я для аудитории, – Отлично.

А вообще мне никогда не транскрибировали что-либо из Библии. Студенты транскрибировали Маяковского, Есенина, Ахматову, и это те, которые старались мне понравиться, потому как я проговорилась, что люблю Маяковского, Есенина и Ахматову… Попадался и гимн России, и частушки, и песня «Зайка моя»… но Севастьянов…

– Отлично, Севастьянов, – снова сказала я. – Так понимаю, с транскрипцией у вас проблем нет. Но что за избирательность? Вы перепутали всего Соломона.

– Это как посмотреть… Я старался выбрать самые красивые строки, – сказал он своим низким голосом, от которого завибрировали все мои внутренности.

(Второй вариант).

Я еле смогла отвести взгляд от Севастьянова. Он меня точно гипнотизировал. Наглец! Мне слабо вывести его на чистую воду. А может, Севастьянов на самом деле выбирал самые красивые строки, а я влюбилась и ищу повод, чтобы поверить, что и он в меня влюблен. Это, к сожалению, очень похоже на истину. Но помечтать – то можно. К тому же, определенно точно, Севастьянову я нравлюсь. Значит, шанс у меня есть. Только вот какой этот шанс?.. Надеюсь, шанс забыть прошлое…

И все оставшиеся сорок минут я томилась на медленном огне, ерзала, бросала из-под ресниц взгляды, и еле дождалась звонка.

– Тетради на стол. До понедельника, – с облегчением воскликнула я сразу после звонка.

– Эльга Сергеевна! – моментально подскочил ко мне очкарик Крылов. – А многих поэтов вы знаете?

– Достаточно, а что?

– А есть такие, которых не знаете?

– Крылов, все на свете знать нельзя. К тому же, это вредно для здоровья.

– Я запомню это, Эльга Сергеевна!

И пока я разговаривала с Крыловым, Максим Севастьянов исчез. Вот что ты за человек, Крылов!

Две следующие лекции я думала о Севастьянове. И совсем без восторга. Дура ты, Казакова! Навоображала себе! Ну, написал Севастьянов красивое стихотворение, но ты-то тут при чем?