– Больше слушайте этих мастодонтов! – фыркнул тот. – Они снова подняли головы, хотят вернуть страну во времена массового сознания, клеймившего интеллигенцию как предателей и изменников.

– Что это было за время? – подозрительно спросил старый поэт. – После очистительной революции?

– Вот-вот, оно самое.

Старый поэт, или Старец, как прозвал его Горюнов, с удивлением узнал, что этот мальчик будущего в юности поклонялся тем его друзьям из прошлого, кто яростно защищали индивидуальную Личность. Тем, кто вырос из идей всемирной Афинской школы, широко распространившейся по миру и охватившей тысячелетия.

«Понаехавшие» еще со времени Петра иностранцы, адепты всемирной философской школы, привнесли западный рационализм, разрушая русскую религиозность. Интеллигенция вышла из прорубленного им окна в Европу, вместе с западным воздухом, одновременно живительным и ядовитым, как говорили его друзья, создавшие сборник статей о русской интеллигенции «Вехи».

В России во времена старого поэта эти учения обернулись народолюбием – народничеством. Тогда было (впрочем, так было всегда) не до исканий абстрактных высших смыслов, божественной истины, надо было освобождать от рабства угнетенный народ. Этот взгляд на общественные отношения с конца XIX века так и остался до сих пор.

Старец вспоминал острую полемику друзей-философов из «Вех» по поводу интеллигенции, у которой личность выродилась в эгоистический индивидуализм и рациональность, потерявшую «дух музыки». Они критиковали интеллигенцию, жившую «вне себя» с юных лет, то есть, признавая единственно достойным объектом своего интереса и участия нечто выше личности – народ, общество, государство.

– Сколько было визга вокруг сборника! – взволновался Старец. – Ополчились все, из-за, якобы, поклепа на интеллигенцию, якобы, принижающую личность. Для «веховцев» главной ценностью человеческого бытия было признание каждой свободной личности с ее внутренним миром и творческими силами.

– Да, это был провидческий сборник философов, – отозвался Горюнов, читавший старое издание сборника. – Диссидент Солженицын считал, что они «как бы присланы из будущего». Сейчас уже очевидно, что они были правы.

Старец оживился:

– Да, они обвиняли интеллигенцию в том, что она все объясняла внешним неустройством человеческого общежития. Якобы, вся задача – преодолеть это внешнее неустройство путем революции и реформ. Отсюда героизм самообороны. Максимализм, фанатизм, глухой к голосу жизни. Пренебрежение к инакомыслящим, к инопартийцу. Российская интеллигенция оказалась беспомощной перед грозящей революцией, которая их смела. Она игнорировала национальные и религиозные интересы России, не уважала право, хотела разжечь в массах самые разрушительные инстинкты. Она была чужда собственному народу, который ее ненавидел, и никогда не разумел.

И сам Андрей Бернгардович, порождение этой интеллигенции, с болью и надеждой предвидел разрушение ее в новой буре революции и приход необыкновенного Деятеля, человека массы, которого его умершие друзья обзывали «грядущим хамом».

И вот новый знакомец, потомок революционной бури, снова рассуждает о воспитании сознательной Личности, без которой революции превращаются в пустой круговорот истории, пожирающий своих детей. Правда, в его словах не было энтузиазма.

– Интеллигенция, совесть нации, – говорил он, – уникальное явление, могло появиться только в России. Она вышла из особенностей русского характера – духовной открытости, щедрости и совестливости, тоски по духовной близости людей. Такого явления не возникло больше ни в одном из народов, там элиты – из интеллектуалов, то есть создателей продуктов потребления.