Лицо д’Артаньяна не изменилось.

– Обманывает! Обманывает! Что за важные слова? Кто тебе сказал?

– Все.

– А-а, если все тебе это сказали, значит, в этом есть доля истины. Я верю, что нет дыма без огня. Это смешно, но это так.

– Значит, вы верите! – живо воскликнул Бражелон.

– Я не вмешиваюсь в подобные дела, ты это хорошо знаешь.

– Как? Даже для друга? Для сына?

– Вот именно. Если бы ты был мне чужим, я бы тебе сказал… я бы тебе ничего не сказал… Ты не знаешь, как поживает Портос?

– Сударь! – воскликнул Рауль, сжимая руку д’Артаньяна. – Во имя дружбы, которую вы обещали моему отцу!

– Ах, черт! Я вижу, что ты серьезно болен… любопытством.

– Это не любопытство – это любовь.

– Ладно! Еще одно важное слово. Если бы ты был действительно влюблен, мой милый Рауль, было бы совсем иначе.

– Что вы хотите сказать?

– Я говорю, что если бы ты так серьезно любил, что я мог бы думать, что обращаюсь всегда к твоему сердцу… Но это невозможно.

– Говорю вам, что я безумно люблю Луизу.

Д’Артаньян заглянул в самую глубину сердца Рауля.

– Невозможно, говорю тебе… Ты как все молодые люди: ты не влюблен, ты безумствуешь.

– Ну а если бы это было так?

– Никогда еще разумный человек не мог повлиять на безумца, у которого кружится голова. Я уже сто раз в жизни обжигался на этом. Ты бы меня слушал, но не слышал; ты бы меня слышал, но не понимал; ты бы меня понимал, но не слушался меня.

– О, попробуйте, попробуйте!

– Я говорю больше: если бы я был так несчастлив, что знал бы что-нибудь, и так глуп, чтоб тебе об этом сообщить… Ты ведь говоришь, что ты мой друг?

– О да!

– Ну, так я бы поссорился с тобой. Ты бы мне никогда не простил, что я разрушил твою иллюзию, как выражаются в любви.

– Господин д’Артаньян, вы все знаете и оставляете меня в замешательстве, в отчаянии, в агонии! Это ужасно!

– Ну-ну!

– Вы знаете, что я никогда не кричу. Но так как Бог и мой отец никогда не простили бы, если б я пустил себе пулю в лоб, то я пойду и заставлю первого встречного рассказать мне то, что вы отказываетесь сказать мне, я уличу его во лжи…

– И убьешь его? Вот так хорошее дело! Пожалуйста! Мне-то что до этого? Убивай, мой милый, убивай, если это может доставить тебе удовольствие.

– Я не буду убивать, сударь, – сказал Рауль с мрачным видом.

– Ну да, вот вы, нынешние, любите принимать такие позы. Вы дадите себя убить, не правда ли? Как это мило! Ты думаешь, я о тебе пожалею? Целый день буду повторять: «Что за ничтожная дрянь этот мальчишка Бражелон, что за животное! Я всю жизнь потратил на то, чтоб научить его прилично держать шпагу, а этот дурак дал себя проткнуть, как цыпленка». Идите, идите, дайте себя убить, мой друг. Я не знаю, кто учил вас логике, но, прокляни меня Бог, как говорят англичане, а этот человек зря получил деньги от вашего отца.

Рауль тихо закрыл лицо руками и прошептал:

– Нет друзей, нет!

– Вот как! – сказал д’Артаньян.

– Есть только насмешники и равнодушные.

– Глупости. Я не насмешник, хоть и чистокровный гасконец. И не равнодушный. Да если б я был равнодушным, я уже четверть часа тому назад послал бы вас ко всем чертям, потому что вы человека веселого превратили бы в печального, а печального уморили бы. Неужели, молодой человек, вы хотите, чтоб я внушил вам отвращение к вашей милой и научил вас ненавидеть женщин, тогда как они честь и счастье человеческой жизни?

– Сударь, скажите мне, скажите, и я буду молиться за вас всю оставшуюся жизнь.

– Вы, мой милый, кажется, воображаете, что я забивал себе голову всеми этими историями о столяре, о художнике, о лестнице и портрете и тысячью таких же глупостей?