– О, монсеньер!..

– Но, – перебил суперинтендант, – отложим выплату и подписание договора на завтра.

– Хорошо, – отвечал оглушенный и похолодевший от удивления Ванель.

– На шесть часов утра, – добавил Фуке.

– Шесть часов, – повторил Ванель.

– Прощайте, господин Ванель. Поцелуйте от меня ручки госпоже Ванель.

И Фуке встал.

Тогда Ванель, побагровевший и начинавший терять голову, сказал:

– Монсеньер, вы даете мне честное слово?

Фуке повернул голову и сказал:

– Черт возьми! А вы?

Ванель смешался, вздрогнул и кончил тем, что робко протянул руку.

Фуке открыто и благородно протянул свою.

И честная рука на секунду коснулась влажной руки лицемера. Ванель сжал пальцы Фуке, чтобы убедиться в том, что это не сон.

Суперинтендант тихонько освободил свою руку и сказал:

– Прощайте!

Ванель попятился к двери, бросился через приемные комнаты и исчез.

Отпустив Ванеля, Фуке на минуту задумался.

«Не может быть меры того, что делаешь ради некогда любимой женщины. Маргарита хочет быть прокуроршей. Почему бы ей не доставить этого удовольствия? Теперь, когда самая взыскательная совесть не может меня ни в чем упрекнуть, подумаем о женщине, которая любит меня. Госпожа де Бельер должна быть там».

И он взглянул на потайную дверь. Заперев свой кабинет, он открыл подземный коридор и быстро направился по соединительному ходу между своим домом и венсенским.

Он даже не предупредил свою подругу звонком, твердо зная, что она никогда не опаздывает на свидания.

Маркиза действительно была уже на месте и ждала. Она услышала шаги и подбежала, чтоб из-под двери взять записку, которую он просунул.

«Приезжайте, маркиза. Вас ждут к ужину».

Оживленная и радостная госпожа де Бельер дошла до своей кареты на авеню Венсен и на крыльце протянула руку Гурвилю, который, чтоб доставить удовольствие своему господину, ожидал ее приезда во дворе.

Она не заметила, как вернулись разгоряченные и в пене вороные лошади Фуке, привезшие Пелиссона и того самого ювелира, которому она продала свою посуду и драгоценности. Пелиссон ввел его в кабинет, где все еще находился Фуке.

Суперинтендант поблагодарил ювелира за то, что он сохранил, как вклад, сокровища, которые он имел право продать. Он бросил взгляд на сумму счета, которая достигала миллиона трехсот тысяч. Потом сел за свое бюро и написал чек на миллион четыреста тысяч, которые должны быть выплачены наличными из его кассы на следующий день до полудня.

– Сто тысяч ливров прибыли! – воскликнул ювелир. – Ах, монсеньер, какая щедрость!

– Нет, нет, сударь, – сказал Фуке, потрепав его по плечу, – есть деликатность, которую невозможно оплатить. Прибыль приблизительно та же, которую бы вы получили, но остаются еще проценты.

С этими словами он снял с рукава бриллиантовую запонку, которую тот же ювелир часто оценивал в три тысячи пистолей, и сказал:

– Возьмите это на память обо мне и прощайте. Вы честный человек.

– А вы, монсеньер, – воскликнул глубоко тронутый ювелир, – вы славный вельможа!

Фуке выпустил достойного ювелира через потайную дверь и пошел встречать госпожу де Бельер, уже окруженную гостями.

Маркиза была всегда прекрасна, но в этот день она была ослепительна.

– Не находите ли вы, господа, что маркиза сегодня несравненна? – сказал Фуке. – Знаете ли вы почему?

– Потому, что госпожа де Бельер – самая красивая женщина, – сказал кто-то из гостей.

– Нет, потому что она лучшая из женщин. Однако… все драгоценности, надетые сегодня на маркизе, – поддельные.

Госпожа де Бельер покраснела.

– О, это можно говорить без страха женщине, обладающей лучшими бриллиантами в Париже, – раздалось со всех сторон.