Вихри сансары Борис Титов

Колесо сансары вращалось в вечном движении жизни…

ПРОЛОГ

Поезд Ленинград – Хельсинки готовился к отправлению. Проводники проходили по вагонам и монотонно повторяли:

– Поезд отправляется, провожающих прошу освободить вагон.

Вера Владимировна нервно теребила в руках зачитанную книгу «Колесо сансары», с которой она не расставалась с самой юности.

«Центральной идеей индуизма является положение о вечном круговороте бытия – сансара. – Прочитала она на случайно открытой странице. – На этом строится учение о перевоплощении душ. Человек умирает, но его душа обретает новое тело. Так продолжается до тех пор, пока эта личная душа – Атман – не сольется с вселенским Абсолютом – Брахманом».

– Я все-таки выйду напоследок, вдруг она придет, – нерешительно произнесла Вера Владимировна, обращаясь к сухощавому восьмидесятипятилетнему старику, сидевшему напротив в сильно поношенном костюме с таким важным и торжественным видом, как будто на нем был генеральский мундир.

– Она не придет, – хорошо поставленным голосом военного человека отозвался старик. – Лучше бы не пришла, – с досадой добавил он.

Бывший граф, бывший министр Императорского Двора Российской империи, бывший член Государственного совета, бывший генерал от кавалерии Владимир Борисович Фредерикс, получив, наконец, разрешение советского правительства, отъезжал в Финляндию со своей дочерью – вдовой офицера русской армии, героически погибшего за царя и отечество в боях под Барановичами и матерью – страшно подумать! – революционерки с баронской родословной.

Вера Владимировна вышла на перрон, снова и снова вглядываясь в серую невыразительную толпу чуждых ей людей в поисках дочери. Она прижимала к груди, словно страшась, что отнимут, разрешение на выезд Надежды – бесценный документ, добытый с неимоверным трудом.

***

Когда в России наступила смута, ее Наденька, шестнадцатилетняя смолянка, ровесница бурно наступающего двадцатого века, увлеклась демократическими идеями, стала посещать какие-то кружки, где политика непостижимым образом перемешивалась с искусством и вседозволенностью, и начисто выскользнула из-под влияния семьи.

Впрочем, семьи-то уже и не было. Всесильный отец был в Ставке с государем, а она, Вера, оплакивавшая смерть горячо любимого мужа, была в полной прострации.

Надежда тем временем проявляла все большую политическую активность и каким-то образом оказалась в техническом секретариате Временного правительства.

Когда это самое правительство арестовало ее деда, а революционно настроенная толпа разграбила и сожгла их особняк, Надя, к счастью матери, разочаровалась в справедливости бурных событий и вернулась домой, вернее, не домой, а в дворницкую, куда переселилась Вера Владимировна, в то время как их дворник по-барски расположился в уцелевших от пожара комнатах особняка.

Но неуемная энергия и тяга к приключениям привели Надежду к большевикам, пришедшим к власти как снег на голову. На одном из митингов она познакомилась с матросом, который в это смутное время неожиданно для самого себя был назначен ревсоветом командиром военного корабля. Эта, как ей казалось, героическая судьба, заслуживала восхищения и поклонения. Так Степан, малограмотный парень с рабочей окраины Петрограда, стал ее кумиром и гражданским мужем.

***

Из толпы отделилась девушка и бросилась к Вере Владимировне.

– Милая моя девочка, ты успела, счастье-то какое! Вот разрешение на выезд, идем в вагон.

Она повела дочь в тамбур, однако путь им преградил матрос.

Словно краб, неожиданно вылезший из норы, нарочито качающейся походкой проковылял он к Наде, решительно взял ее похожими на клешни руками под локоть, выразительно сплюнул и произнес:

– Минуточку, гражданка! Никуда она не поедет: наше место в Советской России.

Только теперь Вера Владимировна заметила, что ее Наденька беременна, и по тому, как прижалась ее девочка к этому страшному человеку, она поняла, что это тот самый злодей, который отнял у нее единственную дочь.

– Я не поеду с вами, я пришла, чтобы сказать вам об этом, и это мое окончательное решение, – выпалила Надя заученные слова, словно рапортуя на митинге, которые новая власть устраивала по каждому поводу, преследуя единственную цель – дать самовыразиться каждому плебею, дабы тот почувствовал себя хозяином жизни.

Понимая, что все кончено и она навсегда теряет дочь, Вера Владимировна, задыхаясь от слез, в отчаянии почти прокричала:

– Уедем, эта страна проклята, тебе не будет здесь счастья, умоляю тебя, уедем!

Надежда с вызывающим презрением смотрела на мать, не произнося в ответ ни слова. Исполненный показного величия матрос, стоял рядом как олицетворение новой жестокой и бездуховной России.

Поезд тронулся, проводник силой втащил Веру Владимировну в вагон и запер дверь в ее прошлую жизнь.

***

Словно сомнамбула, вошла Вера Владимировна в купе, взяла книгу и начала водить глазами по строчкам.

«Люди подвержены страданиям низких миров от рождения до смерти. Кем бы мы ни рождались в шести мирах живых существ, мы нигде не будем свободны от природы страдания».

– Да, вот они вихри сансары, – подумала Вера Владимировна.

Еще недавно обласканный судьбой, приближенный самого императора, ее отец был арестован Временным правительством, а их роскошный особняк был разорен. Уже тогда, сразу после освобождения отца, надо было бежать. Надеяться было не на что. И, может быть, она не потеряла бы свою девочку.

Когда же в октябре к власти пришли невежественные, бедные, озлобленные люди и свобода утонула в бессмысленном насилии и море крови, мышеловка захлопнулась, и из новой России выехать было уже невозможно.

Только теперь, через семь лет унижений и мытарств, им разрешили покинуть пределы страны.

Но дочери с ней не было, и отъезд не приносил ни освобождения, ни радости.

– За что?! За что такие муки? Это же так несправедливо, – в отчаянии шептала Вера Владимировна. – Впрочем, может быть, самобичевание отца не пустой звук? А что если именно Надя расплачивается за его великий грех? Грех непротивления распаду Империи.

Дрожащими руками она разыскала нужную страницу и прочла вслух:

«Место человека в каждом новом воплощении, его положение в обществе и судьба зависят от его деяний и деяний его близких, благих или дурных поступков в прошлых воплощениях. Возмездие за грехи определяется законом кармы».

Поезд нервно стучал колесами, усугубляя мучительное страдание Веры Владимировны. Ее отец сидел напротив, бессмысленно глядя куда-то в пустоту. Мысли его были далеко в прошлом.

***

А прошлое было феерически ярким. Потомок шведского офицера, генерал от кавалерии, барон, возведенный в день 300-летия дома Романовых в графское достоинство, он верил в великую Россию и честно служил родине, делая, как ему казалось, все для ее процветания.

И теперь он никак не мог понять: что произошло с могучей многострадальной Россией? Зачем новая власть упразднила сословия, сословные звания и гражданские чины? Как могло случиться, что дети дворян опасались вспоминать собственных родителей? Страшась быть признанными дворянскими отпрысками, они уничтожали семейные документы, письма и фотографии, прятали семейные реликвии, часто меняли фамилии и мигрировали по стране.

Впрочем, в этих метаморфозах есть и его вина.

Когда в Государственном совете, членом которого он состоял, высказывались либеральные взгляды, очевидно ведущие к разрушению самодержавия, он возражал лишь про себя, ни разу не высказав своего возмущения публично.

Когда с начала войны он находился с Николаем II в Могилеве и был свидетелем принятия бездарных военных решений, он, пользовавшийся полным доверием государя, тоже молчал.

И, наконец, то, чего он никогда не сможет себе простить. Когда 2 марта 1917 года во Пскове он своей подписью скреплял машинописный лист с Актом об отречении от престола Богопомазанного Государя, он все еще мог убедить царя не делать этого во имя спасения России. Но, как и все его окружение, привык бояться, что при отсутствии лояльности к решениям монарха незаметно и мягко лишится своего положения при дворе. И хотя бояться было уже нечего, по рабской привычке он безропотно исполнил то, что было велено, не страшась большего наказания – проклятия Господнего до седьмого колена за причастность к разрушению Великой Российской Империи.

***

Вера Владимировна закрыла книгу и взглянула в окно. Поезд неожиданно остановился среди все еще заснеженного весеннего леса. Мощные карельские скалы грозно возникали из лесной чащи. На одной из них Вера Владимировна разглядела волка, вальяжно лежащего в окружении покорной стаи. Вожак мирно спал, положив голову на вытянутые лапы, но даже в его ленивой расслабленной позе чувствовалась могучая сила. Рядом с ним лежала волчица, которая то и дело нервно привставала при излишне резвых действиях молодняка.

В приливе нежности к вожаку подполз светло-серый волк. Прижав уши и поскуливая, он стал лизать ему морду. Вожак ответил осторожным прикусыванием. Тот умиротворенно отполз в сторону. В это время мощный волк, лежавший несколько поодаль, резко вскочил и бросился на серого. Вожак привстал, оскалился, и хватило одного стремительного взгляда его колющих огненно-черных глаз, чтобы в стае мгновенно воцарился порядок.