– Я не могу быть рано или поздно, – игнорируя холодный приём и откровенное недружелюбие, заявил ворон. – Я же твой прислужник, и учти – вольный к тому же. Кстати, доброго утра тебе, молодой человек.

– Доброе, – отозвался Матфей и язвительно добавил. – Ну как же, доброе. Добрым оно было, когда я собрался спать.

– А ты разве не спал, когда я постучался в окно? – удивился Гамаюн, но Матфею показалось, что ворон прикидывается удивлённым. Да и как угадать тон речи, когда собеседник гнусавит и хрипит одновременно.

– Представь себе – не спал. Только вот прилёг и глаза закрыл, а ты тут как тут, – Матфею никак не удавалось перебороть возраставшее негодование из-за столь раннего визита.

– Ничего себе ты погулял! Ф-ух! – ухнул по-совиному Гамаюн. – Хотя, что взять с демона.

– Да нет, я не гулял всю ночь, если ты о праздновании, – возразил Матфей и, заметив насмешливый блеск в синих вороновых глазах, ткнул пальцем в лежавшую за подушкой у изголовья кровати книгу, да с раздражением прибавил. – А вот остаток ночи я провёл, читая твою книгу.

– Ну, это не моя вина, что ты не сумел разумно рассчитать свои силы, – невозмутимо парировал Гамаюн. Он удобно устроился в центре подушки, аккурат в круглой ямке, где минутой назад покоилась в предчувствии сладких грёз голова Матфея.

– Конечно, не твоя. Это я дурак. Надо было оставить чтение на день, а не пялиться до посинения остаток ночи, – выпалил Матфей, но выдохнув, сказал. – Кстати, интересная книга. А там реально всё правда?

– Безусловно, – произнёс Гамаюн и слегка качнул головой. – Но ты лучше ответь – а чему ты не поверил?

– Да там всё сплошь фантазия, – воскликнул Матфей, он уселся в центр кровати, скрестив по-турецки ноги, и плотнее обернувшись одеялом. – Уже то, что людины по заверению автора – то же самое, что демоны, для обычного человека, ставит над этим, неизвестным, кстати, трудом, огромный и жирный вопрос.

– Ах, вот оно что, – с неким облегчением прохрипел Гамаюн, звуки из его клюва казались смесью кашля и ехидного смешка. – Но, тем не менее, ты её прочёл. Ты мог лечь спать, но предпочёл её, а не сон. Не это ли удивительно?

– Я люблю фантастику, этим всё и объясняется, – парировал Матфей.

– Что ж. Правду во все времена воспринимали тяжеловато, больше доверяя проверенной и удобной сказочке, – вкрадчиво заговорил Гамаюн, явно готовя собеседника к чему-то сокровенному. – Если тебе с детства со всех щелей, со всех ртов твердят, что ты человек – у тебя и сомнений не возникнет в обратном. А тут, ба! Заявляется ворон и говорит! О, Дьявол Всезрящий! Говорящий ворон. И пускай бы он просто, как попугай, набор слов талдычил, и даже, бес с ним, если бы он говорил, но суть-то в том, что он говорит! А теперь подумай, Матфей. Послушай своё сердце и подумай: если я, Гамаюн, ворон из рода Чёрных, изъясняюсь с тобой на равных и, стало быть, мыслю, то почему всё написанное в этой книге не может быть сущей правдой?

Матфей не любил быстро сдаваться и легко уступать в спорах, и в этот момент он предпочёл оставить за собой маленькую ступеньку в лестнице диспута, послушавшись совета птицы, сомкнув веки и умолкнув. Гамаюн, уловив его настрой, не издавал ни звука и не шевелился, и возможно из солидарности закрыл глаза, а, быть может, его просто разморило до дремоты в душном тепле Матфеевой спальни.

– Ну, хорошо, – неожиданно резко прорезал сонную тишину решительный глас Матфея.

– Что хорошо? – встрепенулся ворон и обеспокоено взъерошился. – Что хорошо? Ты принял то, что дала тебе книга?

– Не совсем, – задумчиво откликнулся Матфей. Голос его будто из колодца звучал далёким и чужим эхом. – Это трудно. Нет, даже не так. Это, как решиться на преступление, за которое тебя изгонят из твоей вселенной.