– Что ж, иначе несдобровать, – мирясь с тем, что должно случиться, произнесла Евья.

Заклинательница быстро зашептала над гребнем заговор на древнем забытом языке, а затем, издав животный вопль, одним молниеносным движением вонзила украшение в мокрые от пота волосы девушки.

Молния, ослепляющая и обжигающая, сотрясающая и возвращающая к жизни, прошила её насквозь. Зиновия не могла дышать, кричать, даже моргнуть. Она зависла, замерла в вечности. Но тут же вечность забурлила, заохала, закричала многоголосьем настолько чудовищным, что хотелось оглохнуть, только бы избавиться от этой какофонии, этого гама, этого шума.

И тут надо всем этим проревел один единственный глас, перекрывающий всю эту симфонию разноголосицы:

– Просыпайся, Зиновия! Пора проснуться! Открывай глаза, дитя!

Евья дрожала. Ток энергии сотрясал её тело, но она держала рукой наконечник гребня. Нельзя выпускать его, иначе девчонка потеряется.

– Просыпайся, ну же! – звала она гортанным, певческим голосом.

Ещё немного. Да, девочка на самой границе, на поверхности. Ещё чуть-чуть и…

Сильная рука шаманки выдернула гребень из светлых волос.

Молния вышла из тела Зиновии, забрав с собою белый свет. Стало так темно, что с испугу, будто ослепла, девушка зажмурила крепко глаза, а когда отважилась открыть…

Спящая затихла. И вдруг глаза её резко окрылись, в них чередовались страх и безумие. Зиновия приподнялась на ложе.

– Тише, тише, дитя, – зашептала Евья, добавив скороговоркой древний заговор.

То, что казалось безумием, ушло из девичьего взгляда, остался испуг.

– Ирина! – позвал уставший голос шаманки.

Дверь тут же распахнулась. Нетвёрдым шагом через порог ступила женщина, но обнаружив, что та, за кого она так сильно переживала, жива и очнулась, тут же бросилась, точно кошка к котёнку, и принялась успокаивать на свой лад.

– Это я, подружка, я. Всё получилось. Ведь так? Ты вспомнила?

Девушка шалым взглядом буравила приятельницу. Воспоминания упорядочивались в ней – ступенька за ступенькой.

Ирина Яншина, спасительница Зиновии, по воле случая, или по предрешению судьбы, оказалась у Титкуля как раз после падения в бирюзовые воды дипломатической машины. Полгода жила в её доме Зиновия, которую как рыбку выловила и вытащила на песчаный берег ирангийка. Полгода в плену пустоты незнания, без памяти о себе. Полгода!

– Как душно, – прохрипел голос девушки. Как же жарко в спальне!

– Теперь можно, – разрешила Евья, тяжело плюхнувшись на табурет. Гребень она положила на ткань, в которую он был завернут.

Ирина поспешила раскрыть окно, правда, не целиком. На улице чернела ночь переменчивого декабря, нынче ночи теряли промозглость и накалялись студеностью, готовясь к настоящей зиме.

– Мои родители, сестра. Что с ними? Они спаслись? – заговорила Зиновия, как только до неё дошёл поток свежего воздуха.

Как же горчило в горле от нажжённых в комнате трав! Гадость! Девчонка поморщилась, прогоняя прочь соблазн сплюнуть с языка травянистый вкус.

– О! – выдохнула обречённо Ирина Яншина, отводя в сторону глаза.

– Ира, – требовательно зазвучал голос её младшей подруги, – ответь.

Нервно сглотнув, приятельница, что старше была всего на восемь лет, нехотя встала, подошла к книжному шкафу и, вытащив пару увесистых книг, извлекла с полки сложенный вчетверо газетный лист. Развернув его, она не глядя в глаза Зиновии, протянула. Столько жалости за полгода проживания в лице спасительницы девушка ещё не видела. Недоброе предчувствие спазмом перехватило горло, но пальцы уже хватко вцепились в газетный край, точно так же, как ловили кусочки пазла памяти.