Девчонка выкрикивала имена, болезненно стонала и прерывисто дышала. Если она не одолеет сон-прозрение, ей же хуже. Евья сцепила на груди худощавые руки. Напряжение во сне перешло в явь.

– Ну же, девочка, давай, выходи из сна, – приказывал шёпотом голос шаманки.

Что-то тормозило разум спящей на той стороне реальности. Что-то не выпускало её разум из своих пут.

Ещё несколько мотыльков-картинок порхало вокруг Зиновии, она прыгала, бегала, выхватывала их из колыханий пустоты. Та уже выцвела до дымчато-белого оттенка. Девушка только теперь заметила эту метаморфозу. Однако оставался последний фрагмент, который оказался самым юрким и быстрым из всех прочих. Но она и его нагнала и заполучила.

Пустота обрела первичный чистый цвет, от которого Зиновии пришлось зажмуриться. Белое свечение шло отовсюду, даже веки едва справлялись с натиском этого света. Но он проникал через поры кожи, вытравливая все тёмные пятна в её памяти, соединяя её сознание в единый костяк, без швов и рубцов. Она вспомнила всё!

Покушение не удалось с первого раза, но тот, кто управлял серым автомобилем, знал своё дело. Машина с рёвом, на полном ходу развернулась, сделав почти полный оборот и оставив на асфальте тёмные протекторные следы, помчалась за дипломатической.

«Это праведники, – коротко прокомментировал Эспен Стуре, стараясь придать голосу покой. – Они не сдались».

«Родно́й!» – произнесла Катина, оглянувшись назад, где затаились дети, вжавшись в сидения. У Зиновии и маленькой Оли уже не было иллюзий в намерении тех, кто управлял той машиной. Старшая сестра прижалась к младшей, пристегнув на всякий случай девочку ремнем безопасности. Зиновия пыталась и свой ремень пристегнуть, но никак не могла попасть в замок, рука сильно дрожала.

А дальше всё произошло за одну секунду.

Позади раздался грохочущий звук, похожий на выстрел и хлопок одновременно, автомобиль с семейством Стуре резко бросило в сторону. Машина пробила каменное ограждение на мосту и полетела вниз, в спокойную бирюзу.

Всё. Дальше ничего. Совершенно ничего.

Зиновия Стуре́ открыла глаза, не боясь больше света и его беспощадной мощи. Но ничего не произошло. Глазам не было больно, зато внутри неё разрасталась горечь. Что произошло дальше? Что с мамой и папой? А Оли?

Перед взором возникали любимые родные образы.

Высокий худощавый отец. Эспен всегда в глазах дочери был самым красивым и элегантным мужчиной. Платиновый блондин с васильковыми глазами, в которых таился то ли ироничный, то ли шутливый взгляд, делавший их носителя неотразимым для женщин. Но сердце его без остатка полнилось любовью лишь к единственной женщине. Катина Руссу на две головы ниже избранника, олицетворяла персонаж из сказки. Эльфийка, так её и звали близкие за стройность, изящество и чудные миндалевидные глаза с редчайшим оттенком сапфира. Мама улыбалась так, как никто в целом свете – её улыбка, мягкая и женственная, сохранила детское озорство. А маленькая Оли, щебетунья и фантазёрка, всегда простирала старшей сестре ручки с пухлыми пальчиками, готовая обнять и расцеловать даже, если на то имелись возражения.

Что с ними? Уцелели ли они? Только бы с ними всё было хорошо! Она не может их потерять! Не может!

– Отдай! Верни их! Я без них – ничто, они для меня – всё!

Зиновия требовала у белой пустоты, заклинала, умоляла, угрожала.

Тело спящей девушки зашлось в конвульсиях. Дело – дрянь.

Нужно помочь, видно сил у девахи совсем не осталось.

Шаманка вынула из украшенной ручной вышивкой, тканой сумы льняной сверток. В нём лежал гребень изящной работы, выполненный целиком из белого перламутра морской раковины. Верхушка – голова волка – облицована серебром, глаза инкрустированы радужными опалами, а два длинных зубья-клыки мерно блестели мелким вытянутым жемчугом.