– Нет! Я пойду сейчас же! – Лукерья Баранка оттолкнула хозяйку дома, высвободившись из мягких, но сильных рук. Одного взгляда оказалось достаточно, и Анкита тут же отступила от гостьи, выпустив её. – Одна.

Сделав по направлению к выходу из девичьей спальни, где она обитала пару дней, несколько шагов, Лука едва не упала, ноги стали ватными и совершенно её не слушались. Кто-то крепко её подхватил под локоть, перекинув себе на плечо её руку. Юна. Маленькая, юркая Ласточка.

– Я же сказала, что пойду одна, – упрямо шипела Лука, но смотреть прямо в монгольские глаза девушки, которую с первого взгляда едва ли не презирала, не смела.

– Одна ты туда не дойдёшь, – охолонила её Юна, и не думая бросать начатое. – Мы вместе туда дойдём. И не спорь.

Сил спорить у Луки не осталось, она смирилась и подчинилась низенькой помощнице, одновременно испытывая стыд и злость за свою беспомощность. Парни по-прежнему молчали. Виктор стоял спиной ко всем, его лицо – застывшая маска с плотно сжатыми губами – было устремлено в квадрат окна, за которым полдень переваливал на вторую половину.

Всё в той же одежде – некогда серебристых брюках и зелёной шёлковой блузе, – сильно мятой, в пятнах грязи, а кое-где и в крови, босиком, Луция Бавервильд вышла из дома добродеи, опираясь на хрупкую фигурку Юны. Во дворике им встретились сыновья Миры – Ди́лип и Пра́дип, юноши кивнули в знак приветствия, но девушки прошествовали мимо, словно не заметив их.

Подойдя к Щедрому Дому, шатру, в который переправлялась она с Маргелом не единожды, гордость и выдержка Луки канули в небытие, когда её взгляд наткнулся на крохотный холмик земли, свежая корка которого уже подсохла под палящим солнцем до пыльно-песочного состояния. Поверх лежала причудливая россыпь цветных камней и несколько чёрных перьев, воткнутых по центру. Ошибиться невозможно. Она рухнула подле, как только высвободилась от цепкой поддержки.

Обе руки легли на крохотный песчаный курган – всё, что осталось в память о чёрном какаду. Пальцы рассеяно пробежали, погладили блестящие бока самоцветов и замерли на длинных, иссиня-чёрных перьях. Девушку сотряс мощный спазм в груди.

– Про-сти! Прости ме-ня, Маргел! – завыла она в полный голос, неожиданно окрепший и полный такой горечи, что Юна сжалась подле. – Не так! Не так всё должно было… ты достоин… не этого…

Слова захлебнулись в потоке слёз, и Луция Бавервильд склонилась над могилкой прислужника, дав волю своему горю. Отныне она одна, и ничему не под силу исправить непоправимое. Единственный верный друг мёртв, и она причина его смерти.

Когда Лука смолкла и затихла, Юна помогла ей встать и вернуться назад; та не сопротивлялась и не препиралась, напротив, послушно следуя, точно вместе со слезами из неё ушла гордыня и воля.

Когда они вошли в дом Миры, к ним подошёл Матфей.

– Мы посовещались и решили: дальше оставаться нельзя, вурдалаки здесь объявятся – это вопрос времени. Странно, что они раньше этого не сделали. Праведники тоже не далеки. Мира уже договорилась о переправе для нас. Как стемнеет, стартуем.

– А откуда? Здесь нельзя, – озадаченно спросила Юна, Лукерья молчала, её взгляд так и оставался отрешённым, будто она впала в транс. – И куда?

– Отправка: Щедрый дом, – раздался бравый голос Эрика Горденова. – А вот пункт назначения вы узнаете в шатре. Мы так решили, Мире и её семье ни к чему знать, для их же и нашей безопасности.

Хозяйка кивнула в знак согласия.

– Ты сказал «вы», – произнесла Юна, вопросительно оглядывая всех ребят.

– Да, – подтвердил Эрик, – ты и Луция, то есть, Лукерья. Ну, в общем, мы все вместе покинем Раджастпур.