Но Марфа ни на что не обращала внимания.

– Нам нужно посоветоваться с господином графом, – невозмутимо отвечала она. – Граф Потоцкий знает все о нечисти, он подскажет решение, – Марфа перелистнула с десяток страниц и все так же бездушно прочла следующее:

– Тибальд, уже не владея собой, понес Орландину на диван – в этот миг он считал себя счастливейшим из смертных… Вдруг он почувствовал, будто кто-то запускает ему когти в шею…

– Да оставь ты свою чертову книжку! Я уже наизусть ее знаю, – вконец разозлившись, Лара выхватила том из рук матери и грохнула им о стол. От удара двухкилограммовой тяжести, звеня, подпрыгнули чайные чашки, фонтаном разлетелись брызги. – Ты хоть слышишь, что я тебе говорю?! – кричала она уже в слезах. – Я зарежу его, зарежу!!! Повторю твою проклятую судьбу! Ведь я уже такой пришла в этот мир – испорченной, проклятой от рождения!

Под переполошенные восклицания обитателей и гостей санатория двое дюжих санитаров деликатно вывели разбушевавшуюся девушку из комнаты свиданий.

Марфа вернула книгу себе на колени и с прежней невозмутимостью продолжила чаепитие в одиночку.

– Что это с тобой сегодня? – недоумевала субтильная медсестра Оксана, хлопая глазами олененка Бэмби. – Я тебя прямо не узнаю, зай. Может укольчик? – Она усадила Лару на кушетку в процедурной.

– С удовольствием! – всхлипнула та и засучила рукав своего хендмейдерского свитера.

– Вот и правильно, – Оксана с облегчением улыбнулась. – Давай-ка поработай кулачком.

Лара принялась энергично сжимать и разжимать пальцы Сделав необходимые приготовления, медсестра перетянула жгутом предплечье, протерла проспиртованной ваткой локтевой сгиб и аккуратно ввела иглу.

– Я, кстати, тоже уже неплохо научилась колоть, – сообщила Лара, одобрительно наблюдая за ее умелыми действиями. Было почти не больно. Какой-то комариный укусик – и псы уже в намордниках, и осы спрятались в гнездо. – Только сомневаюсь, что мне это сильно пригодится.

– Что так? – Оксана присела за рабочий стол и начала что-то писать в журнале. Участия в ней было немногим больше, чем в Марфе. Но Лару это уже не огорчало.

– Да ну нафиг, – расслабленно отвечала она. – Когда маму перевели сюда, я решила стать медсестрой, чтобы работать в этом красивом месте и всегда быть рядом с ней, только поэтому. Я просто не видела себя где-то еще. С кем-то еще. Только здесь я всегда чувствовала себя дома. Представляла, как днем буду делать укольчики и участвовать в обходах, а после что-то важно записывать в этот самый журнал. В свободные часы мы будем музицировать с Марфой. И, возможно, я научусь петь, как она. И говорить по-французски, как она. Мы будем гулять среди этих волшебных аллей и прудов, фонтанов и статуй, а летом еще и купаться в Долгоночке. И однажды она поведает мне все свои сокровенные тайны… Но вот я выросла, – Лара вздохнула. – И стало ясно, что ничему такому не бывать. Я не нужна Марфе. Ей никто не нужен. А мне не нужна медицина.

В дверном проеме возникло озабоченное лицо Ильиничны, тоже пришедшей навестить Марфу, и с порога переполошенной Лариными криками.

– Батюшки мои, что случилось-то?

– Да так, маленький кризис мировоззрения, – беспечно отозвалась Лара.

Позднее они вдвоем шагали по сырой прохладе долгоруковского парка, вдоль размашистых голубых елей и прочего великолепия, чуть ранее восхваляемого мечтательной Ларочкой. Дождь продолжал моросить; Ильинична раскрыла большой васильковый зонт. Под зонтами же им навстречу шествовала группа туристов, вроде бы финнов. Спортивно одетые пенсионеры с любознательными лицами вертелись по сторонам и щелкали «мыльницами». Экскурсовод – статная дама в длинном плаще и маленькой шляпке – на чопорном английском рассказывала им очередную легенду о царской любви в краю ардальонских аметистов.