* * *
Погрузив чемодан в тачку, закидала находку хворостом и поспешно вернулась. Упаковкой богатства истопила баньку. Золото и статуэтки завернула в тряпицу, уложила в ржавый короб и замаскировала в хламе, на чердаке. Деньги… тут возникла сложность, хотя к обороту и непригодны, уничтожить – рука не поднялась. Закопала в целлофановом мешке за баней, в кустах крапивы. «Надёжней место не сыскать», – порадовалась она смекалке.
И зажила Клавдия особым терзанием страстотерпицы: это когда побрякушек дорогих завались, а похвастаться нельзя!
Разговоры о сгоревшей машине незаметно улеглись: никто толком ничего и не понял, больно здорово разметало взрывом останки по лесам и полям.
* * *
Ранняя осень, позолотила листву и стремительно обглодала остатки зелени, намереваясь полностью уничтожить разгул лета. Клава всё чаще рассуждала, не пора ли покончить с пыткой и примерить то, чего ни разу в жизни не надевала.
И как-то вечером посмотрела на свои алюминиевые серёжки и пожалела уши. «Если их в бриллианты нарядить… красота неимоверная будет», – вздохнула она, не сомневаясь, что на чердаке хранится то, о чём думает.
«А пальчики, пальчики… прямо созданы для колец с изумрудами. Ну и пусть, что ногти некрашеные. Куплю поутру алого лаку, намулюю, и нет проблем!» Решилась она на долгожданное удовольствие.
Вскоре двери закрылись на крючок, окна плотно зашторились. Мужу было велено блюсти в оба глаза. Тот послушно улёгся на крыльце. И драгоценности засверкали на столе.
Время перевалило за полночь и впервые его не хватало. Клава понимала, пора спать, но подворачивалось красивая вещица, сон отступал. Обернув себя простынёй в стиле греческой туники, женщина вертелась у зеркала. Обвешанная ожерельями, цепями и брошками, сокрушалась, что в ушах по одной дырке, зато в волосах поместилось три диадемы.
Радость прервалась шорохом за окном. Клава на автомате раздвинула шторки и тут же задёрнула.
«Вот я дура… выперлась, – обжог сознание промах, – а, может так чего», – прогнала она волнение. Всё же спешно сняла украшения и сунула короб под кровать, щёлкнула выключателем и прислушалась: «Вроде тишина. Потом, козёл не закрыт, что паниковать, впрочем и бай-бай надо!»
История 7
Рассеянную задумчивость Клавы на ферме заметили сразу, и настороженно косились в её сторону.
– Клавк, что сонной тетерей бродишь, аль не выспалась. Никак Муж храпит?! – не выдержала телятница Мария.
– На себя глянь, – огрызнулась Клава.
– Не серчай, я не про тебя… так! Слыхала, что болтают, будто соседка твоя, Шурка, белку словила?
– Ух, и сплетница ты, Манька.
– Подумаешь, всё равно скажу! Так вот Шурка лопочет, что видала тебя ночью разодетой Египетской царицей! И такому виду жутко перепугалась.
– И что?
– Как что?! Это верняк, белка.
– Манька, главное, чтобы она привычку скакать по деревьям за основу не приняла, остальное муть.
Клава хотела идти по своим делам, но услышала фразу:
– Ну, ты, и, правда, фригидная!
«Как же всё надоело!» Сдали женские нервы, Клава ухватила назойливую бабу за грудки, процедив сквозь зубы:
– Ты, подруга, определись… королева Египетская или…
– Поняла я, поняла, отпусти!
Клава ослабила хватку и расправила на груди Мани кофточку.
– Вот и славно, – улыбнулась Клавдия и пошла куда собиралась.
– Чикнутая! Недаром прозвали Бригадфюриром.
– Ошибаешься, подруга, я Бригадыхвост! И горда этим, – отозвалась на ходу Клава.
Было не до обиды: услышанная новость – куда безобразнее… «Значит, Шурка… ну самогонный Штирлиц! Недаром козла приманивала, то капусту сунет, то морковку. Вот и разгуливает безнаказанно по огороду. Гришка-то… сурчонок старый, дрых поди. Ну, задам трёпку!»