Пока у военных шел ор, капитан прочувствовал, что лучше поторопиться, и не мешкая дал команду отчаливать. Траулер, используя самый бесшумный ход, тут же покинул расположение базы.

Продолжить решили подальше от лишних глаз. Подобных мест в акватории было достаточно, но одно выделялось особо. Район, куда они шли, не считался закрытым, но соваться туда боялись – на голову регулярно падали неопознанные ракеты, обломки и всё, чем богаты военные. Капитан, уверовавший, что в системе распознавания «свой—чужой» у него теперь блат, это место любил особо. И мстительно считал своей вотчиной.

В заданную точку прибыли к вечеру. Подошло время ужина, но нетерпение к новшеству было по-прежнему велико. Радист настроил аппаратуру и начал посылать сигналы на глубину. Субординация на судне давно хромала, все кто мог сгрудились на мостике, вглядываясь в экран эхолота. Каждому хотелось увидеть, как рыба будет реагировать на науку.

Она действительно реагировала: на разные частоты по-разному. Разбегалась, начинала метаться, порой застывала в трансе… но к кораблю не шла.

За зомбированием ихтиофауны не заметили, как прошла половина ночи, и всех потянуло ко сну. Капитан, поклевав носом, сообразил, что не выставил вахту. Наличие бардака было очевидным, и главный зачинщик сидел перед ним в наушниках. Сняв их, капитан объявил собачье дежурство и отправился спать.

За ним остальные. Эксперимент закончился неудачей.

Оставшись один, радист побродил какое-то время по рубке и вернулся к настройкам. Спать не хотелось, но приближался тот незаметный порог, когда легкое утомление грозило закончиться старым добрым отрубом. Симптомы, знакомые каждому, кто дежурил ночью. Спасение в таких случаях было одним. Не отрываясь от передатчика, он нащупал банку дежурного кофе.

Голова гудела после частотного воя. Он потряс ею, помассировал и даже стукнул о переборку, но это не помогало. Подобное лечится подобным, вспомнил он и достал флешку с музыкой.

Компьютер высветил на мониторе десяток папок. Всю коллекцию за последние годы.

Современные записи отпадали. Они взбадривали, но после недельного напряжения был не тот случай. Он выбрал единственное из возможного. Это был концерт для гитары с оркестром, написанный человеком, ослепшим в детстве и вложившим в музыку все недополученные от недуга эмоции. Странность произведения была в том, что оно считалось одним из лучших в классической музыке, и на слух его знали все. Но никто почему-то не помнил названия: «Аранхуэзский концерт» Хуана Родриго.

Он промотал первую часть, анданте ему не нравилось, ни для успокоения, ни для чего-либо. Просто вступление. Любимым было адажио. Глотнув кофе, с удивлением обнаружил, что не заметил, какой рукой подносит чашку ко рту. Левая настраивала регулировки, правая управляла мышью с клавиатурой.

Он слушал музыку и продолжал машинально бродить по частотам.

Доносились ли синусоиды излучателя, он не следил. Если да, то в сопровождении адажио.

Сознание ничего не подсказывало, просто шли музыка, время, и шли частоты. Единственное, что он заметил – как, задержавшись на одной из них, мозг разом включил все рефлексы.

Черточки рыб в эхолоте начали двигаться в нужную сторону.

В четыре утра спать хочется больше всего.

Старый палтус лежал на дне, зарывшись в песок, и видел свой первый сон. Ночь выдалась беспокойной, наверху что-то громко шумело, срываясь на гул или писк, а вокруг не переставая бесились рыбы – более молодые палтусы, камбалы и зубатки. Наконец все затихло и удалось заснуть.

Но ненадолго. Он проснулся от странного чувства – будто кто-то его зовет. Зов был ласковый, нежный и страшно знакомый. Только не по нынешним временам, а из далекого прошлого. Ощущения, появившиеся изнутри, казались давно забытыми. Он почувствовал вдруг нечто невероятное – нарастающий гормональный позыв.