– Так-так, очень интересно, – снова проговорил Мелехов. – И вы даже не помните нашего с вами разговора три дня назад?..

Какое-то время в палате было тихо. Студенты смотрели на меня, молча и без интереса, словно перед ними лежала распотрошенная на лабораторном столе лягушка, которых они за сегодня уже повидали несколько штук. И я – одна из них.

– Впрочем, не сейчас, – не дождавшись от меня никакого ответа, сказал Григорий Мелехов. – Не сейчас. Хотя, впрочем, весьма любопытно, – и повернулся к доктору: – Продолжайте, Сергей Андреевич.

И тот начал рассказывать Мелехову и студентам, какие лекарства мне дают, в каких количествах и всякое такое прочее, медицинское.

Я слушал их разговор и пытался соображать: если я «пятьдесят пятого года рождения», как говорит доктор (а это – чистая правда), то мне сейчас – пятьдесят шесть, но никак не шестнадцать. Если мои анализы, моторные реакции и прочие показатели в норме, как уверяет нас всех Сергей Андреевич, то почему я не могу вспомнить, как меня зовут; а я даю голову наотрез, что я точно – не Михаил Карась.

И это также – чистая правда.

Теперь я, оказывается, еще и ретроградный амнезист… вот я кто, – подумалось мне иронично…

А еще (как оказывается) с Григорием Мелеховым мы о чем-то разговаривали три дня назад.

О чем?

На самом деле, Максиму не очень нравится, когда его называют «киборгом». В его понимании киборги – это украинские воины, оборонявшие оба терминала.

А отряд нашего собеседника базируется неподалеку – на территории 156-го зенитно-ракетного полка, который в мирное время обеспечивал прикрытие донецкого аэропорта «буками»: «Если у вас есть Google Earth, гляньте – там характерная синяя крыша. Была когда-то. Как уже нет казарм, и техники. Все сгорело к чертям», сообщает Lb.ua.

Крымский зенитчик не захотел оставаться «под русскими» и в мае покинул родные места. Поясняет: «Мне было предельно стыдно сдаваться и переходить на сторону россиян». Позже он подал рапорт и добровольно поехал в зону АТО.

Максим – не совсем стандартный военный. Если откровенно – в толпе вы его вряд ли выделите взглядом. При этом он очень легкий в общении, а его речь богата простыми оборотами. В слове «киборги» он делает ударение на второй слог. Впрочем, жителям ДНР вбивают в голову, что в аэропорту засел польский спецназ: «Мы же смотрим их телевидение. И вот рассказывают, что в ядерном бомбоубежище из последних сил отбиваются остатки польского спецназа. Мы, как это услышали, так со стульев и попадали… А потом принципиально оставили польский флажок на куртках, которые нам привезли волонтеры».

– Наши позиции вдавлены в позиции противника. Дня четыре вообще были в окружении, потом в полуокружении. В Авдеевку – либо на танке, либо на БТРе. Первые две недели к нам волонтеры вообще не могли приехать. Первым был Игорь из Днепра. На обратном пути его бусик расстреляли, он чудом остался жив. Но потом снова приезжал.

Еда была всегда. У нас было 3 тонны тушенки, но когда ты ешь тушенку, сгущенку, кильки в томатном соусе и галеты «Поход» в течение недели, то… А галеты «поход» бросаешь на сутки в сгущенку, достаешь – а она не размокла. Когда Днепропетровск стал возить нам сухие борщи в пакетах – это было Счастье.

Есть старый, новый терминалы и башня (контрольно-диспетчерский пункт). Те, кто там держатся, это и есть «киборги». А есть два места, которые обеспечивают это «удержание» – это Пески и еще одно маленькое «учреждение» – высота 228.8. Я там пробыл три месяца. Журналисты к нам не доехали ни разу. Один раз собирались – попали под минометный обстрел, развернулись и поехали обратно.