Томка радостно запрыгал.

– Только пробежки мне сейчас и не хватает, – вздохнула я. – Ладно уж, пойдем гулять. Нет, Тоха, ты останешься дома!

Мягко отпихнув кота, я пропустила вперед собаку, вышла сама, притворила за нами калитку и побежала по проселку вдогонку за улепетывающим псом. Совсем как в старые добрые времена!

Черно-рыжая собака растворилась в ночи, как сахар в кипятке. Хоть бы гавкнул, паршивец!

– Дежавю, – буркнула я, потерянно озираясь.

На зрение в условиях плохой видимости надежды было мало, и я прислушалась: где-то справа в некотором отдалении послышались голоса – и собачьи, и человеческие.

Спотыкаясь в потемках, я с рекордной скоростью пробежала стометровку и буквально влетела в круг рассеянного желтого света под одиноким фонарем на углу улицы. И с разбегу врезалась прямо в группу граждан, состоящую из толстого папы, толстой мамы, пары упитанных детишек и крупной мохнатой собаки, сидящей на траве с самым обалделым видом.

– Здрасте, – слегка задыхаясь, приветливо поздоровалась я, по понятным причинам сразу сворачивая на собачью тему. – Красивый у вас пес! Это московская сторожевая?

– Хреновая это сторожевая, – невежливо буркнул в ответ похожий на сумоиста отец семейства, неласково подпихивая лохматый собачий зад тупым носком ботинка.

Обуреваемая недобрыми предчувствиями, я поспешно обернулась, легко проследила направление стеклянного взгляда московской сторожевой и виновато охнула:

– Томка! Отойди от миски!

Не отрываясь от посудины и явно не собираясь этого делать, пес дружелюбно помахал мне хвостом.

Конец ознакомительного фрагмента.