В этом месте не очень-то хочется мне…

Далеко ль убежали дружки-то твои?

– Да теперь уж не сунутся, слово даю.

Да и лес уж не долог, – сказал Спиридон. –

Полверсты, может, больше немного, а там,

У реки… там какие-то люди стоят…

Мирный, вроде, народ: бабы, дети у них…

Ни мари, ни татары… назвались они

Нам цыганами. Что за народец, Бог весть.

Лошадей шесть голов, да телеги у них

Балаганные, вот всё богатство… Мы днём

С ними встретились там, как на дело-то шли.

Я могу проводить. Там и ночь проведём.

– Ну, смотри, Спиридон! Если вдруг заведёшь,

Так тебе уж тогда не сносить головы!

Будешь рядом идти. Ни на шаг от меня! –

Так сказал Тихомир. Спиридон же в ответ:

– Раз уж слово я дал, так сдержу, не боись.

– А чего мне бояться? – сказал Тихомир. –

Меч при мне, щит при мне; божьи люди со мной;

Значит, с нами и сила, и правда идёт.

Ты же лучше, пока мы идём, расскажи,

Как из княжеских войск да в разбойный-то люд

Угодил. Под рассказ и идти веселей.

7. Мщение Спиридона

– Что ж, не долог рассказ мой, – сказал Спиридон. –

Как потомки Донского московский престол

Делят между собой, то известно и вам.

Внук Донского, Василий-то Тёмный, стоит

Против братьев двоюродных. Дядя его,

Их отец, Юрий князь, он уж помер теперь.

Ну а наш ярославский-то князь Александр

За Василия Тёмного встал, за Москву.

В прошлом годе сражались мы с Васькой Косым

Под Великим селом: одолели его;

Князь Василий Косой получил по зубам.

Убежал к вологодским. Но после окреп,

Взял опять Кострому и пошёл уж на нас,

К Ярославлю. Наш князь знак подал на Москву.

Сам же с войском в семь тысяч собрался встречать

Князя Тёмного с войском. Мы встали тогда

Возле Которосли, где впадает она

В Волгу-матушку. Лагерем встали и ждём

В помощь войска московского, чтоб уж верней

Нам врагов отразить, рати объединив.

А у князя была молодая жена.

Чёрт ведь дёрнул: её потащить на войну.

Миловалися всё. Больно люба была.

Уж хотелось ей очень войну посмотреть.

Упросила его. Он, сердешный, и взял.

А известно: где баба, там плохи дела.

И любиться-то стыдно у всех на виду.

Ну, к ночлегу решил князь подале от всех

Обособиться с милой княгиней своей.

И от войска-то уединились они,

Взяли только в охрану немного людей.

Вот и я, так как раньше в охране я был,

Так и тут не пустили: иди, да и всё.

А просил я у князя меня отпустить.

Я ещё под Великим был ранен в бою:

Кто-то стрелку пустил, и попала она

Мне как раз… под брюшину… грешно и сказать…

Да теперь уж чего… в общем… стал я скопцом.

Я в пылу-то атаки не понял сперва:

Вроде как обожгло, а потом ничего.

А когда заломило, смотрю: всё в крови.

Испугался я больше… Ну, лекарь меня

За неделю поднял. Все смеялись потом.

Стал я вроде насмешки для наших ребят:

Вроде с виду здоровый и крепкий мужик,

А совсем не мужик. Ни вернуться домой,

Ни жениться нельзя, ни сказать: засмеют.

В Ярославле-то Люба была у меня.

Уж любила! Таким бы меня приняла.

Пожалела бы, верной была бы женой.

Да зачем же я жизнь-то испорчу ей всю?

Для неё же решил я оставить её.

Я надумал тогда отпроситься совсем,

И уйти восвояси… не знал и куда.

Я просился, да князь меня не отпустил.

Ты в охране хорош, говорит, да и всё.

Ты отличный боец, опыт есть у тебя.

А кто будет смеяться, мол, тех укротим.

Только кто же в глаза-то мне скажет о том.

Все в глаза-то молчат, но молчание их

Мне хужее насмешки!.. Решил я бежать.

Вот тогда-то я, ночью, бежать и решил,

Как со службы меня князь пускать не велел.

Говорит: «Уж теперь-то тебе всё равно,

Уж детей не растить, знай, воюй, Спиридон!»

Ну а сам, как в насмешку, с княгиней своей

В жарком ложе лежат. Ты же их карауль.

Только Бог-то ему за меня отомстил.

Той же ночью ушкуйники, сорок вятчан