С поля вправо в лесок отошли по нужде:

Конник Фёдор Сабур и Григорий, что был

По прозванью Холоп. Деда знали они,

Когда тот ещё был в их полку костромском.

Там они у берёзы-то их и нашли.

Князь и дед мой лежали почти уж без сил.

И тогда побежал скорей Фёдор Сабур,

Чтобы князя Владимира оповестить.

А Григорий остался обоим помочь…

Много всяких историй рассказывал нам,

Мне и брату, отец мой про эту войну.

Уж теперь сразу все и припомнить нельзя… –

Так рассказ свой закончил кузнец Тихомир.

Он шагал, не снимая свой дивный доспех,

Только шлем нёс в руке. И доспех кузнеца

При ходьбе издавал металлический звук.

– Да, история русской великой земли

Вечной славной гремит, – тут Варнава сказал. –

Много подвигов славных свершает народ.

Сколько подвигов он и ещё совершит,

Прежде, чем обретёт на земле благодать…

– Обретёт ли? – спросил у него Тихомир.

– Если нет, – не напрасно ли всё на земле?

Если нет, то за что же твой дед воевал?

Нет, не зря столько горьких страданий и войн

Претерпел наш народ… – Тут Макарий сказал:

– Я, друзья, полагаю, что прежде того

Надо веру одну утвердить на земле,

Христианскую веру. Как будет народ

Всюду в вере одной, будет жить он с Христом,

То не будет и войн. А до той уж поры

Надо веру нести всем народам земли…

– За московский престол теперь бьются князья, –

Вставил тут Тихомир. – Хоть и веры одной,

А друг друга нисколько они не щадят.

– Их татары смущают, – Макарий сказал. –

Подкупают, хотят посадить своего…

И князья забывают о вере в Христа,

Если деньги и власть затмевают умы…

– Власть сладка… трудно выдержать, – Тихон сказал.

Так они шли и шли, да беседы вели,

Чтобы путь был не скучен. А солнце уже

Стало путаться в кронах, садясь на ночлег.

Тени стали длиннее, темнее, страшней;

Пенье птиц всё редело в высоких ветвях;

Лес как будто сжимался, чернел и смолкал.

6. Отчаянный налёт

Вдруг из тёмных кустов, от высокой сосны,

Отделилась фигура. Один человек

Вышел тихо навстречу и встал на пути.

В светло-серой рубахе на выпуск, в портах;

За широкий кушак был засунут топор;

Сам почти в три аршина, с лохматой башкой,

С бородой, доходящей почти до пупа.

Был он в сумерках страшен. Глядит, словно зверь,

И монахам, что шли впереди, говорит:

– Мир вам, добрые люди! Несёте чего?

– Здравствуй, мил человек, – за монахов сказал

Тихомир. – Для тебя ничего не несём.

Ты ступал бы себе…

– Ты, я вижу, храбрец. –

Отвечал борода. – Только храбрость – не всё!

Да и я не один, чтоб на вас нападать.

Эй, ребятки! – сказал он, – пора уж и вам

Показать себя путникам добрым, чтоб им

Было ясно, что Ворон не любит шутить. –

Показались тут трое лихих молодцов

Из укрытий своих и к тропе подошли.

Топоры, да ножи, да дубины в руках.

– Нет у нас ничего, – Тихон мирно сказал. –

Лишь немного еды, да немного воды,

Да иконы с Писанием. Что с нас возьмёшь?

Мы – монахи. А он – нам подмога в пути…

– С вас-то, может быть, мы ничего не возьмём,

А за вас-то нам, может, чего и дадут.

Да ещё молодец, вон в доспехе каком.

Чай не дёшево стоит. Сам снимешь, аль как?

– Щас сниму! – отвечал, разозлившись, кузнец.

Он на голову шлем свой блестящий надел,

Потянулся рукой к рукоятке меча.

Но, заметив, разбойник ему отвечал:

– А ведь ты, брат, дурак! Нешто думаешь ты,

Что с тобой будем драться мы в честном бою?

Ведь не воины мы, а разбойный народ.

Правил нету для нас, и законов нам нет.

– Ничего, – отвечает ему Тихомир. –

У меча свой закон: кто сильней, тот и прав… –

Но едва он сказал, как разбойник дал знак,

И откуда-то сверху со свистом лихим

Тихомира опутала крепкая сеть,

Два здоровых детины на шею ему

Вместе с сетью свалились, пригнули к земле.

К ним на помощь и те, что скрывались в лесу,