Только вот не всё, что красиво, летает.

Обжился. Шаг за калитку – и вот – Парадиз: реликтовая (третичного периода) роща сосново-можжевеловая. А там – вперёд, в прошлое, как к себе домой, – внутри мыса Капчик, в нутро ископаемого рифа с 77-метровым сквозным сводчатым гротом, куда на этот раз удалось пролезть на ночь глядя, будя спящие тени, давно уж ждущие своего претворителя… (Ещё, быть может, с тех пор, как в 1912-м Николай II собственной персоной проник в грот и прошёл сквозь него к своей яхте «Штандарт».)

В смутных сновидениях – разбуженные воспоминаниями – тени явились ко мне ныне ночью… и – словно присутствовали наяву – странные, будто специально созданные Тайной в сумраке урочища Караул-Оба, лощинах «Ада» и «Рая», в увитом плющом «Адамовом Ложе» – убежище тавров… там, в святилищах своих отдающих должное Месту, скрытому от посторонних глаз…

Красота такая, что кажется – сон!..

Но что за сонное место! Отрешённые, во сне горы, рощи…

Радует – не «обжит» пока край этот, оставшийся ещё на отшибе, в стороне от дорог (кроме одной – петляющей по-над морем, со светлячками фар – не верениц – редких машин под вечер), за чередой гор, отделяющих от всего света Свет Новый…

– А ты думаешь, Бухта-Пляж-Ручей будет ждать?

– Да, открылось же мне, как Место, очищенное от мусора, шепнуло: «Спасибо за возвращённую Красоту!» и как благодарно солнце сверкнуло…

Сны. Образы. Тайна… Место, таящее в недрах своих больше, чем можно себе представить… Надо только видеть… увидеть всё вокруг себя в лучшем проявлении (как, по большому счёту, должно быть всегда) – и место откликнется тебе, просияет…

Всё же взаимосвязано!.. Не выдумываю: чувствую…

Там! И ещё долго буду в ином – новом – свете.

По утрам изо дня в день бегу здороваться с морем… А на ночь глядя – вверх, к таврам… Бегу, а глубоко внизу бушуют, бьются о Караул-Оба волны… Над ними, облепив сучья-ветви сухого, как коралл, дерева, гроздьями невиданных плодов лепятся друг к другу бакланы…

Вижу: двое – он и она. Карабкаются в Запределье…

И вот оба – караул! – ступают в не совсем покинутую таинственными жителями сих мест – таврами – лощину (за труднодоступной скалой), где по ночам, знаю, разыгрываются мистерии…

Но те двое скрылись из виду. И уж не увижу…

Однако в сумерках вновь лезу в Сквозной Зал (пронзающий мыс Капчик), где – прислушайся! – звучит тихая музыка…

Мелодия невзначай рождается из плеска волн в удалённом от меня «нефе», озарённом едва-едва мерцающим светом… где запечатлеваю Сны Моря – обнадёженный тем, что кто-либо снаружи, в реальном мире, всё ж дождётся меня…

Я слушал. И то был прорыв из череды будней: просачиваясь раз от разу под решётчатую калитку внутрь грота, каждый раз оказывался я в Невозможном… И до сих пор это во мне.

Выбираюсь. У оконечности мыса отчётливо слышу писк дельфинов. Похожий на пение Сирен… Или – зов… Что, если адресованный мне?

Будто это я сам (воплощение моё) – там, в дельфиньей стае. (Иначе откуда – возникающее при виде афалин и белух, с которыми, случается, плаваю в зоопарке, – волнение?)

Непривычно: посередь зимы (в конце января) – в летнем Крыму.

Лето на этот раз для меня началось в феврале – первого числа, когда набрёл на усыпанную нежными крокусами поляну в «Раю»…

А второго уж «распростёр крылья» – в Москву.

Повезло: сидел в самолёте с той, которую в аэропорту загадал! (Радость, самодостаточная сама по себе, – быть – да хоть сколько! – в небе с Красотою, у которой гибкие руки, бок о бок!..)

Впереди же маячило рождение книг (двух) и настойчиво выстукивала мысль, что всего важнее – помнить, куда тебе