– Развяжите её, – спокойно произнес герцог Ренье Длинная Шея и отступил, ибо платье дамы из свиты Каролингов едко пахло мочой.

– Светлейший герцог… Светлейший герцог… – задыхаясь, наконец смогла забормотать женщина, машинально натягивая на колени задравшийся подол, но недоговорила, а тут же отпустила затрещину одному из грубо вздернувших её на ноги похитителей. – Пес! Вшивая тварь! Я дама из…

Она взвизгнула, получив ответную оплеуху, от которой едва вновь не оказалась на полу.

– Да что же это происходит, о могущественное небо! Я…

Она осеклась, увидев при свете факелов невозмутимое лицо герцога, его искривленные в усмешке губы. До её сознания только теперь стало доходить, что её похитили не без его ведома.

Но зачем? Разумеется, она, как и прочие придворные посмеивалась, когда стало известно, что король франков отказал Ренье в руке своей дочери Гизеллы. Но ведь не поэтому же её схватили?.. У нее невольно задрожал подбородок, когда она оглядела каменное строение без окон, где она находилась, заплесневелый свод на тяжелых опорах, раскаленные угли в очаге. Дама невольно зажмурилась. Нет уж, лучше вовсе не видеть того, как в отблесках огня свалены у стены разнокалиберные клещи, крюки, кандалы с шипами…

Здесь пытают!

– Благочестивая дама Автгуда…

– Вы поплатитесь за это! – вдруг истерично взвизгнула придворная. – Бог свидетель, вы за это заплатите! Я состою в родстве с Каролингами, я провела свою жизнь при коронованных особах… Моими услугами пользовались обе супруги Людовика Косноязычного[34], я была воспитательницей принцессы Теодорады, покойной сестры нынешнего правителя! А теперь возглавляю штат придворных дам невесты монарха, её высочества Фрероны Саксонской! Не было ни одной особы женского пола при королевском дворе, которая обошлась бы без моих услуг.

– Что вы можете сказать о принцессе Эмме? – спокойно осведомился Ренье, опускаясь в кресло у очага и протягивая над мерцающими угольями тонкие смуглые ладони. Его тяжелые золотые браслеты на запястьях вспыхнули зловещим багровым отсветом.

Дама Автгуда осеклась. Даже её обычное высокомерное выражение сменилось полнейшей растерянностью.

– Ума не приложу, о ком речь. Здесь какая-то ошибка, и лучшее, что вы можете сделать – это отправить меня во дворец, принеся извинения, обратно.

К ней приблизился нотарий герцога, византиец Леонтий, словно сошедший с алтарного образа в соборе Аахена, – в складчатой хламиде, кудрявый, с шелковистой бородкой вокруг мягкогубого рта, с глазами, словно сливы, под прямой линией сросшихся бровей.

– Успокойтесь, многоуважаемая Автгуда, – голос был вкрадчив, с легким иноземным выговором. – Моего господина интересует дочь короля Эда и Теодорады Каролинг, вашей воспитанницы, – мир её праху. Ну же, Автгуда! Эмма, принцесса Эмма – единственное оставшееся в живых дитя соперника могущественных Каролингов.

Теперь лицо Автгуды вспыхнуло возмущением. Эмма! Да кто сейчас помнит об этой Эмме? Принцесса, о которой никто никогда не говорит!

– Да откуда же мне знать, клянусь Святой Девой!

– Кому же и знать, как не вам, любезнейшая? Всем известно, что дама Автгуда знает обо всем, что творится в королевской семье. И вы должны, просто обязаны вспомнить все, что вам известно о дочери короля Эда.

Нотарий Леонтий говорил мягко, даже мелодично, но почему-то от его сверкнувших в улыбке зубов даму Автгуду бросило в дрожь. Она взглянула на Ренье. Какие-то лихорадочные обрывки мыслей путались в голове. Липкий страх делал самоуверенную даму жалкой, она испытывала желание молить о снисхождении… Но ведомо ли снисхождение тому, кто погубил молодого Цвентибольда, короля Лотарингии?