Внезапно в чистом, голубом небе закричала птица. Ретта подняла голову, проводила ее глазами, а потом вдруг раскинула руки и полетела все выше и выше. Небо становилось ближе, земля уменьшалась, а в груди росла непонятная, беспричинная на первый взгляд легкость, и хотелось петь. А Ретта все кружилась и кружилась в диковинном танце, и крылья, огромные и белоснежные, росли за спиной.

Она тихонько покачивалась на облаках. Со всех сторон лился золотистый свет, прозрачный воздух звенел и искрился. В душе царили покой и умиротворение, и Ретте казалось, что так было, есть и будет всегда.

Однако со временем до нее стали доноситься звуки. Сперва далекие и обрывистые, постепенно они становились все ближе и громче. Взволнованные. Негодующие. Голоса юных девушек и взрослых мужчин. Поначалу Ретта никак не могла понять, кому они принадлежат. И о чем идет речь? Кажется, спорят или горюют о чем-то. Море. Корабль. Смысл казался понятным и близким, однако почему-то ускользал, словно живая рыба из рук.

– Выпей, девочка, – тихо шептал знакомый, родной голос, и она послушно приоткрывала губы: обладатель его не способен был причинить ей вреда, в этом Ретта была уверена.

Потом она стала различать наступление ночи и дня: просто время от времени перед глазами то начинало темнеть, то светлело. Голоса становились все оживленней, и в конце концов ей стало невозможно интересно, что же такое вокруг происходит. И Ретта открыла глаза.

Конечно, удалось ей это далеко не сразу – поначалу веки не поднимались, и можно было подумать, будто их налили свинцом, до того они стали вдруг тяжелы. Но прошло время, и, немного передохнув, она поняла, что теперь вполне может попытаться совершить это без преувеличения героическое усилие.

– Ваше высочество! – звонко и радостно воскликнула одна из фрейлин, всплеснув руками, и на лице ее, наивном и юном, расцвело выражение искреннего счастья. – Вы проснулись! Сейчас, подождите, я позову госпожу Берису!

Девушка умчалась, громко хлопнув дверью, однако не прошло и пяти минут, как в гостиной вновь послышались шаги, и няня герцогини со всех ног вбежала в комнату.

– Малышка моя! – улыбнулась она светло, подбегая и глядя Ретте в лицо. – Наконец! Очнулась!

И, не удержавшись, обняла и крепко расцеловала воспитанницу. Та в ответ тоже улыбнулась слабо, но на большее у нее пока не хватало сил; затем попыталась что-то сказать, однако звуки так и не сорвались с потрескавшихся, пересохших губ.

– Сейчас, подожди минутку, – всполошилась Бериса.

Подойдя к столу, нянька налила воды из графина в фарфоровую, расписанную крупными розами чашку и поднесла больной, немного приподняв ей для удобства голову.

Ретта с благодарностью посмотрела на старуху, отпила пару глотков, но потом закашлялась и сделала знак, что пока больше не хочет пить. Однако теперь, по крайней мере, появился голос.

– Сколько? – чуть слышно поинтересовалась она, и Бериса, присев на стул рядом с кроватью, расправила складки юбки.

– Ты была без сознания десять дней, – сказала она и взглянула вопросительно, по-видимому ожидая новых расспросов.

И те не замедлили прозвучать. Очевидно, хотя Ретта пока еще была не в силах пошевелиться, мысль работала почти так же хорошо, как до болезни.

– Отец?

– Раздавлен твоей внезапной хворью и ждет известий.

Больная в ответ нахмурилась, некоторое время молчала, а потом решительно покачала головой. Бериса неодобрительно поджала губы:

– Не слишком ли резко вот так поступать, деточка? Да, он виноват, не спорю, и все же он твой отец.

Ретта слегка прикусила губу, думая над словами няни, а та, поднявшись, распахнула окно, и в спальню ворвался чистый, свежий морской воздух.