От внимания моего не ускользнуло, что за время нашей беседы женщина, очевидно питавшая особый интерес ко всему, что касалось господина А, постепенно и ко мне начала проникаться определенной симпатией.

Между тем разговор зашел о работах мастера, принадлежавших госпоже О.

Едва только мне представилась долгожданная возможность, как я изложил суть своего дела. На что получил такой ответ:

– Эту картину нельзя больше предлагать вниманию публики как одно из произведений господина А. Если я решусь на подобное, никто не поверит, что это подлинник. Дело в том, что сейчас она выглядит не так, как выглядела несколько лет назад.

Я не сразу осознал смысл сказанных слов. Мелькнула даже мысль, что душевное здоровье вдовы, как это ни печально, может быть расстроено.

– Вы хорошо помните, как картина выглядела раньше? – спросила она.

– Да, весьма отчетливо.

– В таком случае, возможно, стоит показать ее вам…

Женщина, похоже, колебалась. Наконец она произнесла:

– Что же, пусть будет так. Я надеялась, что это останется моим секретом, но я покажу вам картину. Сейчас мои глаза совсем ослабли, и только сердце подсказывает мне, насколько она изменилась с тех пор, когда я еще могла ее видеть. И хотя я убеждена, что чувства меня не обманывают, доверяясь вам, я хотела бы, чтобы вы тоже подтвердили это.

Хозяйка дома поднялась, тем самым предлагая мне проследовать к полотну. Я шел за ней, переходя из одного сумрачного коридора в другой, и меня не покидало ощущение, будто это не она, а я лишился зрения.

Неожиданно женщина остановилась. И тогда я заметил, что мы стоим перед картиной учителя. Вывешенная в закутке, напоминающем не то каморку, не то внутренний переход, она словно парила в лившихся откуда-то лучах дивного и неизъяснимо таинственного света. В этом темном углу она – в полном соответствии со своим названием – была, можно сказать, единственным распахнутым окном! Струившийся вокруг потусторонний свет исходил как будто от самого холста. Или же то были лучи, проникавшие к нам сквозь окно из иного, сверхъестественного мира… Впрочем, я вполне допускал, что видение это вызвано передавшейся мне обостренной чувствительностью, какую проявляла в отношении картины стоявшая рядом женщина.

Однако имелось кое-что еще, особенно меня поразившее: в лучах потустороннего света мне ясно виделся бледный лик самого господина А, который я совершенно не приметил несколько лет назад. Сказать, что я был удивлен, лишь теперь обнаружив эту деталь, значит не сказать ничего. Сердце мое едва не выпрыгивало из груди.

Я никак не мог поверить в то, что несколько лет назад это изображение уже присутствовало на картине.

– Здесь же господин А! – воскликнул я невольно.

– Вы тоже его видите?

– Да, несомненно.

Глаза успели привыкнуть к царившему вокруг полумраку, поэтому от меня не укрылось, каким необыкновенным светом озарилось в тот момент лицо женщины.

Я вновь перевел взгляд на картину, гадая о природе этого удивительного и по-своему чудесного преображения. Госпожа О заслуживала доверия: можно было не сомневаться, принадлежавшая ей картина не переписывалась. Если же какие-то детали действительно появились на холсте позже других, то это могли быть только очертания и цвета, которые я видел когда-то на персональной выставке учителя. Вероятно, они были наложены поверх тех, что мы наблюдали теперь, но с течением времени выцвели или претерпели какую-то иную метаморфозу, и тогда сам собою вновь проступил исходный рисунок. Истории известно немало подобных примеров. Говорят, нечто похожее происходило с настенными росписями Тинторетто.