Крик тут же замолк, оборвался – но опер, не рассуждая, кинулся к нему. Вблизи диспозиция оказалась яснее: трое здоровенных подонков тискали, раздевали девчонку. Один держал ее за голову, крепко сжимая рот и нос. Девочка бешено сопротивлялась, лягая противников ножонками и пытаясь ударить руками. Однако силы были неравны. Одна босоножка слетела. Сарафан оказался разорван.

– А ну отставить! – гаркнул опер. – Смирно стоять!

На минуту оторвавшись от девочки и разглядев, что им противостоит единственный штатский, один из подонков угрожающе проговорил: «Ты что, чувачок? На Горностай захотел? Ща живо тебя оформим!»

Горностаем, вспомнилось Синичкину, здесь звался мусорный полигон. А «отправить на Горностай» звучало недвусмысленной угрозой: закопаем, мол.

Но сейчас оперу было не до филологических и этнографических изысканий.

Он ударил парня, который отправился с ним разобраться. В самозащите без оружия майора наставлял сам родоначальник самбо Анатолий Аркадьич Харлампиев. Лысенький, седенький, толстенький – он, несмотря на возраст, обладал страшным оружием и мог обучить, как одним ударом, на выбор, или отправлять в глубочайший нокаут, или убивать.

Исключительной меры наказания владивостокский гопник все-таки не заслужил, поэтому Синичкин соразмерил силу, направление и попросту надежно вырубил чувака. Тот гулко плюхнулся о землю.

Поняв, что творится неладное, двое других на миг оставили свои разборки с девчонкой и глянули на Синичкина. Потом один остался ее держать, а второй выступил к оперу. А когда оказался на подходящем расстоянии, словил удар в кадык и тоже без чувств опрокинулся навзничь.

Последний противник осознал, что происходит, выпустил девочку, развернулся и кинулся в сторону тускло освещенной набережной.

Девушка без сил опустилась на землю и, всхлипывая, стала ползать, отыскивая отлетевшую в сторону босоножку. Она явно была не в себе.

Опер присел рядом с ней на корточки. Спросил:

– Тебя как зовут?

– Дина, – сквозь слезы проговорила девочка.

– А я Петя. Все кончилось, Диана Батьковна. Все прошло. Тебе ничто не угрожает.

Девушка нашла босоножку, жалобно сказала: «Порвалась», – и разрыдалась.

– Пойдем, я отведу тебя домой. – «Петр Зверев» взял ее за локоть, но она отпрянула. – Не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю. Пошли отсюда, а то эти архаровцы скоро очнутся. – Он кивнул на два распростертых тела. – Ты далеко живешь?

– На Чуркине, – всхлипнула девчонка.

Мыс Чуркина, вспомнил Синичкин справку, это совсем другой район города. Там как раз рыбный порт, кладовщику Звереву в тех краях не худо б побывать. Но ехать туда далеко, кружным путем, огибая залив. Тот район еще со времен Хрущева собирались соединить с центром Владивостока мостом, но пока хватало других забот[8].

– Ничего, возьмем такси. Да не бойся, сдам тебя родителям с рук на руки целой и невредимой.

– Я с подругой живу, в гостинке.

– Да? А я думал, ты школьница. – Девушка и впрямь выглядела совсем юной и худенькой.

– Первый курс университета, – с гордостью прошептала Диана. – Филологический факультет.

– Держись, филолог, крепись, филолог, ты ветра и солнца брат[9], – переделал опер старую песню. – На вот тебе платок, глазки вытри и больше не плачь.

Они прошли по каменистому пляжу до лестницы. Девушка сняла босоножки и шагала босиком, укалываясь о темные и острые камни. Сарафан на груди у нее был порван, и она придерживала его рукой. По широкой лестнице поднялись на набережную и оказались в самом начале Ленинской улицы, неподалеку от кинотеатра «Океан».

В «Океане» шел голливудский блокбастер «Козерог-один» о том, как американские астронавты симулировали в студии космический полет на Марс. Синичкин посмотрел эту ленту в Москве, в кинотеатре «Октябрь», с Люсей (маленького Пашу оставили с соседкой). Они попытались тогда склеить полуразбитые свои отношения, но, видать, и кино на двоих, и последующий ужин в ресторане «Метелица» оказались слишком слабым средством.