Недалеко от края опушки, у самой дороги, стоял алтарь, посвященный Агнисару. Это был простой, но внушительный каменный постамент с грубо высеченной фигурой бога в полный рост. Агнисар был изображен в виде безликого паломника с поднятой рукой, в которой он держал пылающее пламя. На постаменте виднелись следы времени: края были стерты, местами он даже покрылся мхом, но статуя сохранила свою силу и значимость. На алтаре лежали подношения: мелкие медные монетки, высохшие кусочки хлеба, фрукты и даже небольшая деревянная фигурка. Все это было данью уважения и дарами путников и местных жителей.
– Никогда не думала, что люди так щедро благодарят богов за безопасность на дорогах, – пробормотала София, бросив взгляд на алтарь, когда они устроились неподалеку.
– Это не просто благодарность, – отозвалась Виктория, поправляя ремешок своей сумки. – Люди боятся. Боятся огня, боятся смерти, боятся, что в один миг все, что они знают, может сгореть. Поэтому они и подносят эти скромные дары.
Дорион промолчал. Ему было не по себе от мрачного тона Виктории, но он понял, что в ее словах есть доля правды. У нее на шее Дорион не раз замечал изящный серебряный кулон в форме пылающего солнца – символ бога Агнисара. Этот знак был распространен среди набожных жителей Элтрании, которые искренне верили, что покровительство Агнисара способно уберечь их от бед и наделить силой в трудные времена.
Но что этот символ значил для Виктории?
Девушка не проявляла ни особой набожности, ни интереса к религиозным обрядам, хотя ее связь с огненной магией могла говорить об обратном.
Может, этот кулон всего лишь наследство, доставшееся ей в детстве? Или она, обладая магическим даром, видела в нем подтверждение своей избранности?
Дорион гадал, но спросить прямо не решался. Виктория держалась так, словно ее вера, или отсутствие таковой, были ее личным делом, обсуждать которое с ним она бы, вероятно, отказалась.
Путники развернули запасы, достали хлеб, сыр и сушеное мясо, купленные утром, и начали делать простые походные бутерброды. Лесное уединение и мягкий шепот листвы создавали идеальную атмосферу для отдыха. София весело болтала о мелочах, но Дорион чувствовал себя слишком расслабленным, чтобы активно поддерживать разговор. Даже Виктория на этот раз почти не перебивала ее, занятая своими мыслями.
Однако вскоре спокойствие было нарушено.
Дорион откусил очередной кусок хлеба, когда вдруг уловил странный звук. Он был тихим, будто ветер шевельнул траву и листья, но, что странно, ветра почти не было. Тишина на опушке становилась все глубже, все гуще. Ни пения птиц, ни стрекота насекомых. Вокруг разлилось какое-то неестественное безмолвие, от которого по коже Дориона побежали знакомые мурашки.
Он замер, отложив хлеб в сторону, и поднял голову. Лес, недавно такой живой и светлый, застыл в ожидании чего-то. Его взгляд метнулся к деревьям, густо обрамляющим поляну, но ничего подозрительного он не увидел. Однако внутри у него все сжалось, как тогда, когда черный зверь впервые заявил о своем существовании.
София заметила его напряжение первой. Она нахмурилась, ее легкая улыбка исчезла.
– Дорион, что-то не так? – спросила она, ее голос был едва слышен.
Дорион ответил не сразу. Его ладонь медленно поднялась, прося молчания.
– Тише, – прошептал он, даже не взглянув на нее.
Виктория сразу уловила его настроение. Ее взгляд стал острым, как клинок. Она замерла, но ее тело напряглось, словно она была готова в любой момент броситься в атаку. Ее руки едва заметно сжались в кулаки, и она бросила быстрый взгляд на алтарь. Ее голос прозвучал тихо, но твердо: