Что бы я могла? Изучать каталог напольных свадебных ваз? Март перевалил за середину, мама и матушка Гийом становились всё более одержимыми грядущим великим событием, в эти выходные, например, намечался объединённый семейный совет во Флоттервиле, из-за которого мне придётся пропустить один учебный день. «Какие пустяки!» - написала мама, но она не знала, что по понедельникам у нас лайгон, всего две недели как неожиданно ставший если не самым моим любимым предметом, то, определённо, самым важным. Армаля последние дни я почти не видела, мы вообще – мелькнула неожиданная и не самая приятная мысль – стали гораздо реже видеться после помолвки. Интересно, мучают ли его чем-нибудь таким, например, фасонами свадебного галстука или вышивкой по краю торчащего из нагрудного кармана платка, или это исключительно печальный женский удел и не более того?

Так. Отдельная стопка заявлений о зачислении на первый и второй курсы, самая пухлая, как же – почти сто шестьдесят заявлений! Отдельная, не менее пухлая – об утверждении тем выпускных научных работ, а ещё о получении на руки диплома... Изредка попадались и нетипичные варианты. Имелась пара заявлений о просьбе отчислить досрочно в связи с "семейными обстоятельствами", надо полагать, некоторые не самые благородные мальи не дотерпели до свадьбы, несколько подробных протоколов драк изысканных леди с недопустимым внеаудиторным применение дара, целых три – о принудительном отчислении в связи с недопустимым поведением, прогулами и низкой успеваемостью... Я старалась не вчитываться, не представлять себе чужие судьбы, иначе не осилила бы и одну-единственную папочку, а их тут было не меньше двух десятков.

Очередной обнаруженный десяток пожелтевших листов-"дезертиров" был из аж тысяча четыреста восемьдесят второго года. Вот это да! Я стала аккуратно разделять склеившиеся листы, пахнущие пылью и неожиданно хвоей. Впрочем, надо отметить, что почерк студенток тридцатитрёхлетней давности был гораздо лучше почерка моих современниц. Интересно, с чем это связано? И связано ли? Реджесу лет сорок, но почерк у него ужасный, тогда как у Эймери... Старательно отгоняя от себя мысли об Эймери, я принялась бережно раскладывать доисторические письмена – заявление с просьбой о досрочной сдаче экзаменов, заявление об академическом отпуске, а вот это – о посещении закрытой секции библиотеки...

Я замерла. Вчиталась в ровные, словно по линейке выписанные буквы. Сухая официальная просьба от некой малье Сиры Лардос разрешить выдачу книги "Дефекты дара" Р. Карэйна. И две подписи: директрисы, не малье Лестор, конечно, а её далёкой предшественницы, и нашей леди Фрагис – её-то закорючки я ни с чем не спутаю. Впрочем, возможно, данная книга не имеет никакого отношения к скверным дарам. Мало ли что тут имелось в виду... В сущности, я знаю ещё так мало!

Я постояла пару минут, прожигая глазами ни в чём не повинный лист – пока мне действительно не показалось, что уголок начал дымиться. Схватила с директорского стола чернильницу из бронзы и зелёного мрамора – в её донышке было небольшое углубление-тайничок, куда малье Лестор обычно клала ключ от примыкающей к директорскому кабинету кладовой, выполняющей функцию склада-архива. Стальная космея, а если она меня застукает?

Ну, застукает и застукает. Похлопаю глазами, сделаю лицо дурочки – когда-то Аннет заставляла меня его отрабатывать, уверяя, что каждая уважающая себя малье должна уметь в нужный момент вовремя притвориться дурой. Скажу, что услышала какой-то подозрительный шум или унюхала дым из замочной скважины, может быть, даже заплачу…