Следующие тридцать погружений они проводили сложную операцию. Самыми острыми ножами вспарывали гладкую чёрную шкуру – глубже, глубже, до самых изогнутых рогов якоря. Вначале зверь оглушительно ревел, но так и не двигался с места. Потом просто стонал – безнадёжно, устало, как давно болеющая и предчувствующая смерть собака, пришедшая в гостиную и положившая голову на колени хозяина.

– Скоро станет легче. Мы поможем. Скоро это кончится. Скоро ты отправишься домой, – шептал Сэм, перегнувшись через борт.

Кровь у зверя была красной. Как у человека. Она вырывалась из раны и клубилась, как кучевые облака в самый жаркий летний день. А потом облака постепенно расползались, бледнели, из кучевых становясь перьевыми, потом просто туманом, а потом лёгкой дымкой вокруг корпуса корабля.

Солнце уже клонилось к закату, когда голова Мануша показалась над водой.

– Кажется, готово, – прокричал он. – Можно тащить!

И Сэм с Беспечным Танцором потащили!

Якорь медленно двигался через сделанные для него прорези. Как не старались моряки – он сопротивлялся. Морской зверь издавал странный звук – высокий и нетерпеливый, будто закипающий чайник. Минута за минутой, дюйм за дюймом, они продвигались к спасению.

А потом что-то дёрнулось, вздрогнуло, натянулось – и якорь пошёл совсем легко, рассекая уже одну только воду, а не плоть морского чудовища. Кажется, звук прокатился раскатом грома от горизонта до горизонта – это был вздох облегчения.