Ужин закончился, но война продолжалась, сменив дислокацию. Франклин стоял спиной к камину, в котором тлели поленья. Ричард мерил шагами персидский ковер, его движения были резкими, как у зверя в клетке. Остальные члены семьи рассеялись по дому, оставив их наедине, словно гладиаторов на арене.

– Ты не слушаешь меня! – голос Ричарда был громким, он срывался от сдерживаемой ярости. – Я принес тебе готовое решение! «Консолидейтед» – это наш шанс удвоить капитализацию за два года! Цифры не лгут!

Франклин смотрел на него сверху вниз, хотя был ниже ростом. Его взгляд был тяжелым, полным презрения.

– Цифры – это инструмент для бухгалтеров, Ричард. Я торгую не цифрами. Я торгую мечтой. А ты хочешь разменять эту мечту на паршивые простыни для среднего класса. Ты мыслишь как лавочник. Ты всегда мыслил как лавочник.

Это было прямое попадание. Слово «лавочник» было для Ричарда самым страшным оскорблением. Оно било по самому больному месту – по его страху оказаться недостойным наследником, вульгарным торгашом, а не визионером, каким был его отец.

– А ты застрял в прошлом! – огрызнулся Ричард. – Твой мир, твоя «мечта» – это мыльный пузырь, и он вот-вот лопнет! Ты не видишь, что происходит вокруг? Ты слишком стар, чтобы видеть!

Тишина, которая наступила после слова «стар», была такой же оглушительной, как скрежет металла об металл. Оно повисло в воздухе, ядовитое и необратимое. Лицо Франклина побагровело.

– Вон, – прошипел он. – Вон из моего кабинета. И из моего дома.

– Я не уйду, пока ты меня не выслушаешь! – Ричард сделал шаг к отцу, его кулаки сжались. – Это и моя компания тоже! Я не позволю тебе утопить ее из-за твоего старческого упрямства!

Что произошло дальше, случилось в долю секунды. Смазанно, нечетко, как в плохом сне.

Франклин, дрожа от гнева, оттолкнул его. Или, может быть, он просто поднял руку, чтобы остановить сына. А Ричард, в свою очередь, инстинктивно отмахнулся, убирая его руку. Или, может, он намеренно толкнул отца в грудь. Это было движение, рожденное из гнева, фрустрации, из многолетней борьбы за власть и признание. Движение, лишенное ясного намерения, но полное разрушительной силы.

Толчок не был сильным. Но Франклин был стар и не ожидал его. Он пошатнулся. Сделал шаг назад, чтобы удержать равновесие, но его нога наткнулась на основание винтовой лестницы. Он потерял опору. Его глаза на мгновение расширились от удивления, а не от страха. Он взмахнул руками, пытаясь за что-то ухватиться, но в воздухе была лишь пустота.

А потом он начал падать.

Это было некрасивое, нелепое падение. Не как в кино. Его тело неуклюже ударилось о первую ступеньку, затем о вторую. Глухой, влажный звук удара головы о чугун. А потом он просто съехал вниз по оставшимся ступеням и замер на ковре в странной, вывернутой позе, лицом вниз. Одна его рука была неестественно вытянута в сторону, словно он все еще пытался за что-то зацепиться.

Ричард застыл. Сначала он ничего не почувствовал. Просто смотрел на неподвижное тело на полу, не в силах соотнести его с тем могущественным человеком, с которым он только что спорил. Ярость мгновенно испарилась, оставив после себя ледяную пустоту.

«Папа?» – хотел сказать он, но звук застрял в горле.

Он сделал шаг вперед. Потом еще один. Он видел темное пятно, расплывающееся на ковре под головой отца. Кровь. Паника ударила в него, как разряд тока. Холодная, липкая, парализующая. Он не думал о том, жив ли отец. Он не думал о том, чтобы позвать на помощь. Его мозг, мозг хищника, кричал только одно: «Беги. Скройся. Никто не должен знать».

Он огляделся по сторонам, будто ища свидетелей в пустой комнате. Его взгляд был безумным. Он развернулся и бросился вон из кабинета. Он бежал по коридору, не разбирая дороги, его сердце колотилось где-то в горле. Он промчался мимо гостиной, мимо парадной двери и выскочил на улицу, в ревущую снежную бурю.