Старый буфет, с потёртостями на лаковой поверхности, с треснувшим стеклом в верхней левой дверце, со скрипучими петлями подумал:

– Вот и ещё одна ниточка в клубочек памяти вплелась. Видно, рано мне на покой. Поскрипим, однако. Жизнь продолжается!

Гардеробная получилась маленькая, но удобная. Место нашлось для всей одежды: уличной, домашней и даже дачной. Наконец-то вещи расположились в стройном порядке: на вешалках пестрят кофточки, блузочки, свитера и толстовки. Сбоку, в строгом молчании, висит серо-синяя офисная одежда. Но когда сюда захожу, мой взгляд скользит на верхнюю полку, где среди шляп и шапочек, дыша своей воздушностью, лежит небольшой свёрток. Глядя на него, я иногда забываю, зачем пришла.

В редкие минуты тоски или грусти достаю этот мягкий, почти невесомый комок, разворачиваю – и передо мной появляется белый ажурный пуховый платок, связанный моей матерью. Тончайший платок с таким же кружевным названием, как и он сам, – «паутинка». Прозрачный пух, сплетённый в замысловатый рисунок из ромбиков, улиток, дырочек…

Я храню эту паутинку, как память о доме, память о родителях и никогда её не ношу, я ею согреваю свою душу. Прижимаюсь к ней щекой, втягиваю в себя еле слышный аромат апельсиновых корочек, неуловимый домашний запах чего-то родного, близкого. И такого далёкого сейчас.

…Сухие апельсиновые корочки и бутоны гвоздики мама раскладывала по пакетам, где хранились связанные её руками мягкие и красивые платки, шали, шарфы, палантины. После работы, переделав все домашние дела и уложив нас с братом спать, она перед сном на пару часов садилась за стол, чтобы заняться любимым делом: перебирать пух, прясть, вязать. Сейчас бы сказали: хобби. Мама называла это отдыхом.

Идя в гости, на вечеринки, на свидания, я наряжалась: накидывала на себя мамину паутинку. Она невесомо ложилась на модные в то время начёсы, не нарушая сооружённую причёску, ажурные зубчики платка создавали вокруг лица ореол таинственности и возвышенной красоты. Наброшенная на плечи, паутинка своим прозрачным узором делала любую одежду нарядной. И, конечно же, согревала, как сейчас согревают меня эти воспоминания.

…Поздний вечер, лампа под ярким оранжевым абажуром освещает стол с сугробом белого пуха. Специальными чёсками, утыканными маленькими закруглёнными иголочками, мама расчёсывает шарики пуха, пока они не станут лёгкими и прозрачными. Нежная белая гора чуть колышется от её мерного дыхания и плавного движения рук. Тонкие, красивые руки, как крылья птицы, быстро машут чёсками, превращая мягкий пух в лёгкое воздушное облако. Потом в её руках закрутится веретено, из пушистого комочка потянется тончайшая нить. И вот уже мелькают спицы, иногда издавая тихий металлический звук, соприкоснувшись друг с другом.

Я почти засыпаю под эти звуки, но сквозь приоткрытую дверь вижу маму, склонившуюся за столом. Рядом с ней на диване свернулся кот. Он, как и я, почти спит, но постоянно приоткрывает один глаз и следит за мельканием спиц. Тихонько ждёт, когда можно будет что-то стащить и поиграть. Выждав момент, он стремительно хватает мягкий клубочек и прячется под столом. Мама осторожно, чтобы никого не разбудить, пытается уговорить его или вытащить из-под стола.

Но чем дальше катится клубок, тем азартнее становится кот, устремляясь за ним. Работы маме прибавляется – нити в клубке лохматятся и свисают рваными концами. Кот в наказание выдворяется в коридор. Под редкий стук спиц или жужжание веретена я засыпаю, и образ кота тихо перебирается в мои сновидения. Сон накрывает меня невесомым облаком белого пуха, которое заполняет все вокруг…