Борису вдруг невольно показалось, что этот дед читает его мысли, и потому, опять не зная толком, что ответить, он, лишь слегка пожав плечами, выдал на-гора:

– Любому фрукту, сир, отмерен свой сезон, и ничего вам с этим не поделать, ибо ничто не вечно под Луной…

– Нечего кривляться и болтать черт знает что, при этом явно не подумав! – вновь заскрипел магистр. – Мне бы только выбраться отсюда, и ты мне в этом деле обязательно поможешь! – добавил он, и в голосе его почувствовалась некая угроза.

– Каким же образом? – Борис смутился и, не обращая внимания на фамильярность в свой адрес со стороны магистра, продолжил: – Ведь вы мне сами, сир, сказали, что не Иисус я, как и вы не Лазарь. Тогда как случаев других из этой области история, религия и даже медицина пока еще не ведают. Разве что в народных сказках поискать для вас решение проблемы или Дьявола позвать? Но для чего ему, скажите, ваша весьма порочная душа? Бессмертие взамен он вряд ли вам предложит.

– Ты издеваешься? – вскричал старик и вне себя от ярости вдруг попытался приподняться.

Внезапно его обидчик на своем лице стал ощущать до боли знакомую ему энергию, что исходила в этот раз пучками от, казалось бы, безжизненного тела. Вдруг вспомнился Борису тот злосчастный случай, когда под Авиньоном на шабаше за хамство он был публично проклят Розой-колдуньей нынешнего президента Жака. «Шипами розы» прозвана была она ведьмами и колдунами, что слетелись пошабашить со всей Европы по случаю Солнцестояния. В ту ночь впервые ощутил он на себе внезапно некий сгусток, сплетенный из лучей, ударивший ему в лицо несметным количеством осколков и иголок. Так ее зараза, пробив его защиту, просочившись прямо в душу, что чернила в промокашку, который год уже съедала, словно лярва, потихоньку его мятежный и могучий дух. Он постоянно чувствовал, что мощь его уходит, но ничего не мог поделать со злой напастью. Подумать только, ведь он колдунье этой вроде ничего такого не сказал, по причине, что был смертельно, в доску пьян и свой базар вообще не фильтровал. Но ведь недаром говорится: «То, что у пьяного на языке, то трезвый в голове хранит себе же на погибель». Поэтому, кабы чего опять не вышло боком, в этот раз Борис, реально испугавшись, стал срочно придумывать своей бестактности немало странных объяснений, но мысли в голове запутались, и он не смог найти отмазку да еще так быстро перевести ее с родного на французский… Весь интеллект куда-то испарился, но, слава богу, бешеный старик вдруг остепенился, смягчив свой нрав, спросил уже спокойным тоном:

– Почем ты знаешь, какие души служат Люциферу? Вот для примера, моя послушница Марго давно уже не девственна, но я ценю ее, и для меня она – моя богиня!

Борис, должно быть от волненья, сглупил опять, перебил слова магистра:

– Признаться честно, будь она девицей, но на сто лет постарше чем сейчас, то вряд ли б вы ее в богини записали. А про Люцифера я знаю только то, что пишут в желтой прессе и проповедуют попы, развешивая на ушах толпы свою лапшу, и мне известно достоверно то, что я не знаю ровно ничего!

Покаявшись, Борис внимательно взглянул на старика и заметил, что его ответ немного залечил Великого магистра, у которого в единственном глазу зажегся луч надежды, тогда как левый глаз, бельмом прикрытый, не выразил, конечно, ничего, но тоже с неподдельным интересом уставился в него, пытаясь что-то в нем получше разглядеть. Борис, скрипя душой, продолжил отвечать:

– Ей-богу, сир, я не хотел царапнуть болезненное ваше самолюбие! Ведь я же не убийца самому себе, чтобы бесплатно насмехаться здесь над старым и убогим человеком. К сожалению, характер у меня дурной, и каждый раз, когда волнуюсь, с детских лет кусаю больно едким словом обидчивых людей, но если чем-то вам могу полезным быть, то без проблем. Потребуйте, и Люцифера за рога из Ада вытащу для вас! Вот только подскажите, как мне это лучше сделать?