Пускай за эту работу я и получала небольшие деньги, но моё пребывание там, моё занятие полностью оправдывало затраты.

Мне кажется, что только благодаря моей работе я пережила ад развода и усмирила горечь обиды.

Пусть это смотрится как побег от действительности, как закапывание в песок моей головы, но это способ выжить. И мне он подходит.

Поэтому угроза увольнения меня напугала и вывела из равновесия. Я не хочу перемен! Не умею с ними справляться…

И ещё мне нравится наш коллектив. Я давно и прочно заняла в нём определённое место и могу теперь сосуществовать вполне комфортно. Тихо сидеть хоть весь день за своим столом. И никто не тревожит меня. Не пристаёт с болтовнёй и ненужными мне подробностями своей личной жизни.

Дело в том, что одна из дам, Галина Васильевна, считала себе старшей над остальными и ревностно следила за тем, чтобы во время работы сотрудники не отвлекались. И чтобы не попасть под её звуковую волну, способную, похоже, смести с лица земли всё лишнее, все остальные предпочитали не связываться. Очень уж впечатляюще она вопила.

Я до обеда еле высидела. На работе сосредоточиться было очень сложно, поэтому я провела полдня, разбирая свои завалы и раскладывая бумаги, приводя всё в порядок.

Если меня увольняют, то нужно быть готовой к этому.

Обед прошёл нервно. Спустилась в столовую с коллегами, стараясь вести себя естественно. Делала всё, как обычно. Но когда за нашим столом повисла гнетущая тишина, я подняла глаза от тарелки и поняла, что все смотрят на меня.

– Лиз, у тебя всё нормально? – спросила одна из девочек, глядя на меня с подозрением, – ты вообще не отвечаешь ни на один вопрос. Что случилось?

– Крот вызывает после обеда. Волнуюсь. – ответила и встала из-за стола.

Как ни оттягивай неизбежное, а идти нужно.

В миру нашего начальника звали Вениамин Борисович Шульц, о чём всем сообщала латунная полированная табличка перед дверями его кабинета.

Вдохнула поглубже, послала всех к чёрту и вошла, предварительно стукнув в дверь.

Крот сидел за столом. Перед ним стоял здоровенный старинный письменный прибор из зелёного камня с прожилками. Малахит, наверное, впрочем, это неважно.

Когда я вошла, начальник приветственно кивнул, затем сделал движение привстать, но остановился на полпути и сел обратно в своё кресло.

– Рад вас видеть, Елизавета Андреевна, – произнёс он ласково и блеснул стёклами очков.

– Вы просили меня зайти, – стараясь говорить ровно, произнесла и замолчала.

Пусть он сам скажет. Сам озвучит причину моего увольнения.

– Да, да, спасибо, что согласились! Видите ли, в чём дело… – начал Крот и смутился.

Он помялся немного, пожевал губами и продолжил:

– У меня к вам дело сугубо личное.

Вениамин Борисович замолчал, а я глупо хлопнула ресницами и с трудом удержала вспотевшие руки на коленях. Очень хотелось вытереть их о юбку на бёдрах.

– Я давно присматриваюсь к вам, – вновь заговорил начальник, облизывая губы, – и вы мне очень нравитесь. Вы сдержаны, экономны. Вы очень спокойная и уравновешенная женщина, Елизавета Андреевна. Я следил за вами. И знаю, у вас есть три или четыре юбки, которые вы разбавляете несколькими блузками все семь лет, что работаете у меня, не позволяя себе транжирить деньги на ерунду. И мне это очень нравится.

Я наблюдал за вами во время развода и ни разу не заметил нервных срывов за вами. И это мне тоже очень нравится!

Начальник замолчал, а я сидела сама не своя и боялась дышать. О чём это он? Мамочки!

– Лизонька, позвольте мне вас так называть, – произнёс Вениамин Борисович, вновь облизывая свои и без того мокрые губы, и продолжил: – я предлагаю вам скрасить остаток моих лет! Будьте моей женой, Елизавета Алексеевна!