Егор недовольно засопел и пробухтел:

– Сейчас папа замутит новый сериал, а я буду людям показывать, как он снимает. Байки рассказывать. И всё такое…

– А если не снимет отец ничего? Он уже почти пять лет собирается и никак? – перебила я его блеяние.

– То буду у его друзей тусить на площадке, – уверенно ответил сын.

Эпическая глупость! Прикрыла ладонью глаза, отрешаясь, отгораживаясь от мира, и проговорила со стоном:

– У друзей есть свои дети. И они давно заняли все свободные места. На что ты будешь жить, Егор? Как без специальности?

На это я моментально получила наотмашь и под дых от сыночка:

– Вот из-за твоего нудежа, мам, мы все и ушли от тебя! Ты как моя классная, только ноешь и гундишь! Мне шестнадцать лет! Я без твоих советов обойдусь! И не собираюсь возвращаться! Так и знай! Никогда!

Я выслушала это и тихо, но внятно ответила, звеня голосом:

– Егор. Спроси у папы, что в точности я сказала ему о тебе. И если у него хватит совести ответить верно, то ты услышишь, что больше у твоего папы денег нет.

Сегодня ваша обожаемая Жанна разбила мне машину. И отец приезжал торговаться за ремонт. Не знаю, что он сказал тебе, но правда в том, что с деньгами у него швах. И поэтому Жанна от него собралась уходить.

Помолчала немного и, всхлипнув, прошептала:

– Я тебя всегда жду, сын.

Гошка засопел и, буркнув что-то неразборчивое, положил трубку.

Вот и поговорили. Впервые за полгода!

«Надо было не так ему сказать. Мягче! Нельзя было давить на него!»

Я привычно начала упрекать себя за всё, себя за выбор, который сделала не я, приписывая себе все ошибки из возможных.

И вздрогнула всем телом от неожиданности, когда прохладные, чуть шершавые ладони коснулись моих рук!

Я и забыла, что в квартире не одна.

Марк сидел передо мной на корточках. Свет из приоткрытой входной двери падал тонкой полосой на его лицо, расчерчивая, ярко выделяя полные теплоты и сочувствия глаза, и оставляя в темноте всё остальное.

И от этого складывалось впечатление, что нет ничего больше на земле, кроме этих глаз напротив.

– Как давно он ушёл от тебя? – хрипло прозвучал голос Марка, взламывая тишину между нами и разбивая волшебство.

– Полгода.

– И всё ещё не нажился с новой мачехой? Упёртый, – хмыкнул и продолжил неожиданно: – Так дай ему время. Так понимаю, молодая не рада пасынку? Вот и не вмешивайся. Пусть парень почувствует собственной шкурой ответственность за свой выбор. Ему интересно и весело в другой семье? Так отпусти ситуацию. Ты ничего не можешь противопоставить кроме своей любви.

Я резко встала, отбрасывая от себя руки парня, которые, между прочим, нежно и невесомо поглаживали мои дрожащие пальцы. Пошарив в обувном отделении, нашла себе сухие тапки и, пыхтя, потопала на кухню.

Что этот мальчишка может понимать в детях?

Поставила на стол несколько случайно попавших в мой дом свечей и попыталась их зажечь, но меня мягко отодвинули, отбирая из дрожащих рук зажигалку и поджигая разнокалиберный арсенал.

– Марк! Он завалит ЕГЭ! – со стоном выдохнула, когда возмущение перекипело, и сформулировалось в приличное. В то, что можно озвучить.

Парень пожал плечами, придвинул меня и обнял, обвил длинными ручищами. Словно плюшевую игрушку. Пожамкал и усадил себе на колени, устраиваясь за столом на Женькином месте.

– У тебя нет рычагов давления на сына сейчас. Потерпи. Дай отношениям в той семье проявить себя, – проговорил мне в волосы, фыркнул и продолжил, – Не стой под стрелой!

Я хотела встать, вскочить от переполнявших меня эмоций, но руки держали надёжно.

– Марк! Но это мой сын! Понимаешь? – проговорила, сдаваясь и прекращая вырываться. Вздохнула и добавила, дрогнув голосом: – Он себе сейчас портит всю жизнь! А я ничего не могу сделать!